Филонов

Материалы, связанные с этой выставкой, собственно, и являются единственными документальными свидетельствами не просто знакомства но, в определённой степени, близости обоих художников. Речь идёт о заготовке афиши с тезисами доклада «П.Н. Филонов – завершитель психологического интимизма», который в Троицком театре, в день открытия выставки, должен был прочесть младший брат Давида, поэт и критик Николай Бур-люк. Большинство его положений, такие, например, как «роль литературности в живописи», «отношение к фактуре», «цвет и анатомия», несомненно, были сформулированы при непосредственном участии Давида. А упоминание имени художника И. Кнабе, тезисы о «личности Филонова», его отношении к современности, наготе и отдельно выделенное положение о значении «женщины в интимизме»[49] позволяет считать эту заготовку первым наброском плана будущей повести.

4.

Наше знакомство с Филоновым происходит в его мастерской на Васильевском острове. Бурлюк сохранил воспоминания о первой мастерской художника в Академическом переулке, располагавшейся на чердаке дома № 9. В литературе в этой роли обычно фигурирует другой дом – № 18, расположенный напротив, поскольку именно он был упомянут в каталоге одной из выставок в качестве адреса художника[50]

. В действительности Филонов переехал в него позже, уже после возвращения из европейского путешествия. Оба дома трёхэтажные, но мезонин, где располагалась мастерская и в который попадали со двора, есть только в девятом доме, и именно эта деталь убеждает нас в том, что Бурлюк ничего не напутал.

Героиня повести попадает в мастерскую Филонова с чёрного хода, поднимаясь к ней по лестнице, идущей с третьего этажа. Этот же путь в своё время проделали и две сокурсницы Филонова – Варвара Бубнова и Анастасия Уханова. Их описание совместного посещения студии художника времени его ученичества в Академии поразительно, вплоть до мелких деталей, совпадает с бурлюковским текстом. И та, и другая упоминают про лестницу с чёрного хода, про чердак. Особенно выразителен рассказ Ухановой, которой так же, как и Алис, приходится пройти через определённые испытания, прежде чем она достигнет своей цели. Это и блуждание в темноте, и опасность столкновения с полчищем кошек…

Несмотря на несколько экзальтированный тон её повествования, а может быть, именно благодаря ему, стоит привести здесь весь рассказ целиком: «Как-то Филонов пригласил Бубнову и меня к себе в мастерскую в Академическом переулке. Мы не без страха согласились. Жутко было подниматься по чёрной лестнице до чердака. Вошли на чердак, кругом пыль вековая, по пыли положены доски, указавшие путь к низкой двери, мы постучали. Дверь открыла немолодая женщина, очень худая, сгорбившаяся (и очень плохо и неряшливо одета). Она показала на другую дверь, из которой вышел Филонов (тоже очень плохо одетый). Он ввёл нас к себе. Комната как гроб, скат крыши и слуховое оконце, дающее скудный свет. На стенах гвоздиками прибиты картинки, но какие страшные… Сине-зелёные, чёрные переплётшиеся фигуры, эксцентричные и даже неприличные в своём движении. Их было так много, что просто хотелось на чистый воздух и выскочить из этого гроба под чистое небо, чтобы вздохнуть полной грудью.

И всюду кошки. Кошки на кровати, если можно назвать кроватью кучу какого-то грязного тряпья, кошки на столе, на плите, ходят по крыше. И опять эта страшная женщина…»[51]

Экзальтированность рассказчицы сама по себе очень показательна. Долгий подъём чёрным ходом к филоновской келье в её описании исполнен особого смысла. Нельзя не вспомнить, что именно символику лестницы Бурлюк собирался вынести в заглавие романа. В несколько урезанном виде она всё же сохранилась и в окончательной версии – в названии первой главы и в столь же подробном, как и у Ухановой, описании подъёма героини. Бурлюк даже несколько усложняет картину, заставляя Алис сначала подняться на самый верх с парадного входа и лишь затем, спустившись вниз и снова поднявшись по чёрной лестнице, словно совершив некий обряд очищения, позволяет ей достигнуть кельи-мастерской художника.