Наиболее эффективное проникающее воздействие обеспечивается прежде всего институтами «теневой» идеологии. Её организованности и механизмы обычно скрыты, но, подобно бессознательному в психоанализе, фиксируются по действиям и результатам. Так, расцветшая было риторика «традиции», «скреп», «идентичности» и «кодов» в текстах категории А может вытесняться «цифровой экономикой» и «искусственным интеллектом», однако общий крен в традиционализм сохраняется уже без стимуляции высочайшими напоминаниями – и это процесс явно не стихийный! То же с ресталинизацией, с которой государство себя прямо не отождествляет, но попустительствует, особенно на местах. То, что сейчас так настораживает в опросах, не самопроизвольный тренд; это результат почти невидимой, но регулярной, методичной работы. Видимые эффекты вскрывают невидимую активность.
На уровне политического руководства прямые сигналы к реабилитации сталинизма практически отсутствуют. Более того, первые лица периодически участвуют в мероприятиях, связанных с памятью о репрессиях; государство открывает и содержит соответствующие центры и мемориальные объекты. Однако на уровне министерств и ведомств, тем более в регионах, уже появляются отдельные, но знаковые проявления реставрации, такие как отзыв прокатной лицензии на фильм «Смерть Сталина» или выступление губернатора на открытии памятника Грозному (как историческому псевдониму Джугашвили). Присвоение статуса «иностранного агента» обществу «Мемориал» коррелирует с полной невозмутимостью власти в её реакции на выявляемую социологией динамику отношения к преступлениям тоталитаризма. Все это подтверждает «вертикальное» разделение функций между символическими жестами власти в режиме алиби и теневой политикой на низовом уровне. Однако интегральный результат в итоге важнее любых идеологических сигналов сверху.
Теневая идеология востребована и там, где позиции не могут быть открыто артикулированы, например, из политической стеснительности или в силу одиозности мотивов и самого контента. Такие идеи транслируются через специализированные иносказания, чаще всего через исторические оценки и нарративы. Сейчас это сдвоенный процесс: политика идеологиируется – идеология историзируется (см. доклад, подготовленный для Комитета гражданских инициатив и Вольного исторического общества[113]
). В этой «тени идеологии» история становится гигантскои метафорои, служащей легитимации реалий настоящего и проектов будущего. Перефразируя название книги Э.Ю. Соловьева «Прошлое толкует нас», мы сеичас сами толкуем себя именно через прошлое. К этому вынуждает и редуцированность языка политики с огромными смысловыми и даже чисто лексическими лакунами, и необходимость соблюдать остатки идеологических приличии, в том числе заданных Конституциеи. История часто позволяет сказать то, что в идеологии и политике прямо сказать нельзя.Выявление и реконструкция такого рода неявных иносказании – насущная аналитическая и политическая задача, требующая честнои артикуляции теневых и латентных установок – вплоть до идеи эмансипации идеологии и политики от «истории», от её лукавой метафорики.
В итоге в сфере идеологии выстраивается контур с положительной обратной связью: теневые институты продвигают теневые смыслы – и наоборот, продвижение теневых смыслов требует увода институтов в тень. Такого рода «окормление под прикрытием» – прямая противоположность демонстративной, открытой идеократии советского типа и ей подобных. По поводу национальной идеи политическое руководство может обойтись оговоркой, что в этом формате достаточно «патриотизма». Однако для всей прочей идеологической вертикали это не исключает продвижения целого ряда иных идеологем и их комплексов. Ни у кого нет достаточных формальных оснований, чтобы можно было прямо указать на конечные идеологические инстанции в контроле над СМИ, в проекте «единого учебника истории» или в «политике памятников», однако координация процессов очевидна по импульсам и эффектам. Так же как видны и сбои в такого рода координации. В этом теневая идеология мало чем отличается от теневой экономики.
Громкие и скандальные идеологические демарши от лица государства и власти – не из этого стиля и выглядят как нарушение правил конспирации. Главное в идейной борьбе теперь делается бойцами невидимого идеологического фронта. Характер такого рассредоточения и субординации усилий заслуживает специального анализа, полезного и самой власти, уже сейчас не вполне контролирующей отдельные последствия своих же сигналов.
С теневой идеологией институтов тесно связаны латентные порождения сознания и бессознательного. В ситуации, в которой официальной идеологии нет там, где мы привыкли ее видеть, тем более важны не только манифестированные, квази-рациональные и вербально-дискурсивные идеологические формы, но также не столь очевидные формы, включая особого рода идеологическое бессознательное.