Философия обмана

Разумеется, ситуация выбора тут создана весьма искусственно, ибо в жизни полное неведение, обеспечиваемое ловким обманом, исключает и подобную ситуацию выбора. Однако, несмотря на это (и на банальность приведенного примера), предложенный мысленный эксперимент позволяет ясно показать довольно частое рассогласование прагматических и аксиологических оценок, необходимость оценки добродетельных целей обмана в системе координат высших, фундаментальных ценностей, так как в противном случае, стремясь принести добро, нередко причиняют зло. Впрочем, подобная ошибка не исключена и в тех случаях, когда добродетельная цель обмана определяется с позиций высших ценностей. Это связано с уникальностью каждого из нас, с личностно детерминированным характером оценки. Элементарные принципы гуманизма предостерегают от силового навязывания личности некоторых высших ценностей, если они чужды ей, если она должна еще до них дорасти.

Эти обстоятельства резко усиливают проблематичность добродетельного обмана. Ведь тот, кто совершает его, вольно или невольно проецирует свою систему ценностей и символов веры на личность обманываемого. Тем самым нарушается автономия личности последнего, игнорируется ее собственная воля, хотя субъект добродетельного обмана полагает, что так поступил бы на его месте и тот, кого он обманывает. На каждом шагу мы сталкиваемся с рассогласованием прагматической и аксиологической оценок. И столь же часто мы обнаруживаем рассогласование надличностной нормы и номинально связанной с ней ценностной установкой личности. Субъект добродетельного обмана никогда не располагает полной информацией об условиях достижения благого результата, так как они выявляются лишь в будущем, а он действует сейчас.

К этому надо добавить, что нередки случаи, когда акт добродетельного обмана по своему результату амбивалентен, т.е. приносит одновременно добро и зло, в одном отношении - пользу, в другом - вред (каждый может легко вспомнить из своей жизни подобные примеры); и, главное, трудно или невозможно определить - чего же больше.

Вот еще один особый случай, на этот раз из романа Василия Гроссмана: «Чем тяжелее была у человека долагер-ная жизнь, тем ретивее он лгал.

Эта ложь не служила практическим целям, она служила прославлению свободы: человек вне лагеря не может быть несчастлив...»⁵⁶.

И тут пора, наконец, посмотреть на проблему нравственных оценок в более широком плане - обратиться к реальному и целостному контексту человеческих коммуникаций - типичных, по крайней мере, для западной цивилизации. Речь идет о колоссально сложном процессе, в котором самым неожиданным образом переплетаются интересы, противоречивые взаимодействия отдельных людей, групп, социальных слоев, организаций, учреждений и т.п. В нем обнажаются противоречия человеческой природы, видны их исключительно многообразные, непредсказуемые проявления, мучительные процессы самополагания и самоопределения личности, отдельные акты которых не поддаются однозначным оценкам, питая и без того неоглядную среду неопределенности. В ее лоне стираются различия добра и зла, истины и лжи, и она бросает умиротворяющий отсвет на обман, хитрость, неискренность, лицедейство, столь повсеместные в обыденной жизни.

Видимо, поэтому Ларошфуко говорил, что все люди в обществе охвачены круговой порукой лицедейства: «Каждый человек, кем бы он ни был, старается напустить на себя такой вид и надеть такую личину, чтобы его приняли за того, кем он хочет казаться; поэтому можно сказать, что общество состоит из одних только личин»⁵⁷. Отсюда притворство, неподлинность межличностных отношений, потребность обмана и связанные с нею хитроумные игры: «Искренность - это чистосердечие. Мало кто обладает этим качеством, а то, что мы принимаем за него, чаще всего просто тонкое притворство, цель которого - добиться откровенности окружающих»⁵⁸

. «Если мы решим никогда не обманывать других, они то и дело будут обманывать нас»⁵⁹. «Притворяясь, будто мы попали в расставленную нам ловушку, мы проявляем поистине утонченную хитрость, потому что обмануть человека легче всего тогда, когда он хочет обмануть нас»⁶⁰

.

Подобные вопросы сильно занимали такого тонкого исследователя человеческой природы, как Монтень, уделявшего им в своих «Опытах» пристальное внимание. Он приводит слова Цицерона («Ложное до того близко соседствует с истиной, что мудрец должен остерегаться столь опасной близости») и добавляет: «Истина и ложь сходны обличием, осанкой, вкусом и повадками: мы смотрим на них одними и теми же глазами»⁶¹.