Читаем Философская лирика. Собака из лужи лакает небо полностью

И гордыню готовит для жизни иной —

Море скорбных цветов на героя могилу

Иль достаточно будет слезинки одной?


Тех, чья скроена грудь под значки и медали,

Чей так жалок порою воинственный вид,

Кто тебя сотни раз ни за что убивали,

Ты запомнишь, конечно, да Бог их простит.


А покуда, герой, набирайся терпенья,

Как бы ни был твой долог иль короток век.

Пусть единственным служит тебе утешеньем —

Они люди всего лишь, а ты человек!


Что тебе их сужденья, суды их худые,

Одиночные камеры? Важен итог.

За убийство тщеславных страстей и гордыни

Ты при жизни отбудешь пожизненный срок.


Лишь серый цвет не радует меня.

Когда льёт дождь спадающей завесой,

Луна на тёмном небе не видна,

За шторами ни свет, ни мрак — всё вместе

И серости сплошной полутона.


Луч света прям и путь его короткий,

Лишь в смене сред способный на изгиб…

У человека в черепной коробке

В извилины уложены мозги


И цвет их серый — красок всех смешенье,

То подтвердит кто с физикой знаком.

А белизна — она сродни мишени,

Когда стрелок стреляет в молоко.


Свет с темнотой мир делят на контрасты,

А будничная муть — суть бытия.

В природе все цвета её прекрасны,

Лишь серый цвет не радует меня.


Самопознание — путь к себе

Навеяно: Коза и самопознание [Фьёрд]


Основы постигая мироздания,

Что ни на есть из самых высших сфер

Ныряя в глубину самопознания,

Себя мы отделяем от химер.


Навязаны они людей сообществом,

Самообманом подменяют суть.

Гармонию с собой любому хочется

Найти, но нам заказан этот путь.


Познать себя ещё с времён античности

Не удалось и не удастся впредь.

Любой Козе со всей её критичностью

Самой себя рогами не поддеть.


Оленю вглубь расщелин, где сужение,

С рогами не дано пробраться внутрь,

И восходя до самоосуждения,

Ослу себя копытом не лягнуть.


Суд над собою — фарс, а не судилище,

Пристанище бездомной голытьбе.

Самопознание — лишь вход в Чистилище,

Тернистый путь к любимому себе.


Обращение к собственному разуму

Мой разум — ты средоточенье

Миров, всего, что под рукой.

И не имеет здесь значенья,

Откуда взялся ты такой.


Пока живу, твой свет не меркнет.

Лучи струишь из-под бровей

И с солипсизмом сэра Беркли,

Похоже, ты одних кровей.


Любимец рационализма

Ренэ Декарт — наставник твой,

Путёвку дал для вечной жизни

Той, что закончится с тобой.


Твой старший брат — великий Логос,

Но с ним давно порвал ты связь,

Придумал собственный ты глобус,

Где сам себе и раб, и князь.


Из трансцендентного замеса

Печёшь абстракции свои

И рассуждаешь повсеместно

О силе истинной любви.


А можно ль жить другой любовью?

Ты сам едва ли дашь ответ.

Но кто мешает нам с тобою

Изобрести велосипед


И всю вселенную проехать?

В Астрале малость задержась,

Сказать привратнику в прорехах —

Холодновато здесь у вас.


Путь пред собою освещая

Лучом, что льётся изнутри,

Мой разум, ты ведь мне прощаешь

Другие в мире фонари,


Скорее, слабые лампадки,

Чей лучик тоже не погас.

На парадоксы разум падкий

Ты мне не скажешь — Бог подаст!


Сознаньем упираясь в догму,

Меня с ума ты не сведи

И, снявши шляпу перед Богом,

Свой мозжечок не застуди.


К исходу жизни не до спеси

Когда устанет жизни нашей осень

От вечных причитаний и причуд,

Без сожаленья в сторону отбросит

Все жалкие: не надо, не хочу!


Внезапно наступившею зимою

Твои следы позёмка заметёт.

За прошлое не мучаясь виною,

Не поскользнись, ступив на вечный лёд.


Когда к исходу жизни не до спеси,

Желание своё зажми в кулак -

Свой срок узнать не жди и не надейся…

А может быть и лучше, если так.


Любовь — борьба с самим собой

Любовь с начала бытия

Живёт зубною болью в сердце*.

Не разойтись с ней по краям

И не прогнать второе я

Как нежеланного пришельца.


Любовь — борьба с самим собой,

Как тучам биться с днём погожим.

И даже гормональный сбой

Окраски нежно-голубой

В борьбе с любовью не поможет.


Не выручит эгоцентризм,

Когда все прочие до фени.

Прощать себе любой каприз

И ударяться в нарциссизм —

Лишь омут самообольщенья.


Напрасно сердцу бить в набат

С надеждой тщетной осаждённых.

Такая у людей судьба,

Любовь — с самим собой борьба,

Борьба, где нету побеждённых.

* "Что такое любовь? Это зубная боль в сердце". (Генрих Гейне)


Душа предателя

Лукавый бес предателю внушил:

"Какую б подлость кто ни совершил -

Как не совсем обычный человек

И представитель самых высших сил

Заранее оправдан имярек.


Предлог достойный этому всегда

У рыцаря кинжала и плаща

Найдётся без особого труда -

Подсыпать яд и жить не трепеща

От ожиданья Страшного Суда.


Предательства итог— стать лучше всех.

Всем вместе не подняться на Эльбрус.

На пьедестале место лишь для тех,

Кто совести рюкзак готов как груз

Вниз сбросив, налегке идти наверх.


Эгоцентрист и циник, интроверт

Он человек по жизни непростой,

Ниспосланный в сей мир из высших сфер…

Предательскую душу на постой

Из прочих выбирает Люцифер.


Говорить легко за человечество

Говорить легко за человечество,

Зла в избытке в нём, есть что лечить

У других, когда своё не лечится.

Если совесть в роли перебежчицы,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература