Философский экспресс. Уроки жизни от великих мыслителей

Вот тут у меня ответа нет. На ум приходят лишь самые туманные формулировки – наброски, словно для мультфильмов: мороженое, походы на концерты, футбол, совместная работа по дому, школьные экскурсии. Надо подбодрить ее шутками, когда она печалится и даже если нет, подвести домой после ночевки у подружек. В общем, я инь (моя жена ян), эдакий хороший полицейский.

– Прекрасно звучит, – сказал бы Сократ, – но что служит здесь основой? Ты ведь, по сути, не знаешь, что имеешь в виду, говоря «хороший отец», не так ли?

И он последний раз проворачивает вонзенный в меня философский нож: и вот пока я не пойму – не пойму по-настоящему, – что для меня значит быть «хорошим отцом», я, скорее всего, не смогу стать таковым. До тех пор это все равно что гоняться за призраком.

Для Сократа любые злодеяния, вроде плохого отцовства, проистекают не из злого умысла, а из незнания. Пойми мы корень наших ошибок – не только ради детей, но и ради самих себя, – мы не совершили бы их. По-настоящему понимая суть той или иной добродетели, автоматически начинаешь добродетельно себя вести. Знать, по-настоящему знать, что такое быть хорошим отцом, – значит быть им.

Как-то раз по заданию школы надо было привести ребенка на работу. Я всегда заранее боюсь таких дней. Другие родители приводят детей в солидные, сияющие чистотой офисы с переговорными комнатами, колл-центрами – рабочие места класса люкс. Мой офис (то есть один из них) – это местная забегаловка под названием Tastee. Еда, вопреки названию, здесь не особо вкусная, но зато широкие сиденья, приветливые официантки и кофе в неограниченных количествах. В этом году моя дочь впервые согласилась составить мне компанию.

Как найти путь к сердцу тринадцатилетки? На этот вопрос еще не ответили даже выдающиеся умы мировой философии. Если в лесу рухнуло дерево, а ее приятели не запостили это в снэпчате, – считай, дерево не падало. Соня не интересовалась ни моей работой, ни философией и вообще, как казалось, ни чем-либо за пределами своего подросткового мирка. Я подозревал, что пойти со мной на работу в то утро она согласилась исключительно ради того, чтобы прогулять школу.

Мы вяло жевали принесенный завтрак (для меня горячий омлет, для нее блинчики с шоколадной крошкой), а я вглядывался в бездну, которой представлялись мне мои «родительские обязанности». Я чувствовал себя неуместным, хуже того – невидимым. Что бы сделал на моем месте Сократ?

Конечно, задавал бы вопросы. Я тогда как раз усиленно размышлял над одним из них, своего рода метавопросом: верна ли эта старая максима о том, что глупых вопросов не бывает? Я задал этот вопрос своей дочери, и еле заметным движением левой брови она дала понять: «Отец, ваш вопрос рассмотрен и сочтен недостойным ответа, я возвращаюсь к блинчикам и снэпчату».

Подобно Сократу, я настаивал.

– Скажи, бывают ли глупые вопросы? – повторил я громче.

Подняв голову от экрана, она на мгновение задумалась. По крайней мере, мне показалось, что она думает. А потом, к моему изумлению, заговорила.

– Да, – сказала моя дочь. – Глупый вопрос – это когда ты уже знаешь на него ответ.

И вновь вернулась к блинчикам, телефону и задетому подростковому самолюбию.

Она удивила меня – не в первый и не в последний раз. Соня была права. Если только вы не прокурор, задавать вопрос, на который уже знаете ответ, – это действительно глупо. И мы делаем так куда чаще, чем может показаться, и самыми разными способами. Иногда задаем вопрос, чтобы продемонстрировать свои познания или чтобы получить информацию, подкрепляющую уже имеющееся у нас предположение.

Сократ не счел бы подобные вопросы серьезными. Серьезный вопрос – это как выход в незнакомые воды. Серьезный вопрос сопряжен с риском, словно вы зажигаете спичку в темной комнате. Что вы увидите, когда вспыхнет спичка, неизвестно – может, чудовищ, а может, чудеса, но вы все же чиркаете спичкой. Вот поэтому-то серьезные вопросы задаются не уверенным тоном, а неуклюже, нерешительно, ломающимся подростковым голосом.

Для Сократа задавать такие вопросы было самым важным делом, требующим настоящей храбрости.

* * *

Профессор Джейкоб Нидлмен подливает мне еще лимонада. Движения его медленны, но рука тверда. Кубики льда чуть звякают, ударяясь о стенки стакана. Вечерний калифорнийский свет стал мягче, цвета – насыщеннее, солнце опускается все ниже.