Читаем ФИЛОСОФСКОЕ ОРИЕНТИРОВАНИЕ В МИРЕ полностью

Если я отождествляю убедительное знание с наукой, то философия - меньше, чем наука, ибо она отличается от науки тем, что отказывается от притязания на убедительную значимость своей существенности. Она полагает, что улавливает безусловную истину, и в этом она - больше, чем наука. Философствование - это мышление, которое, обладая убедительным познанием, удостоверяется в неубедительном познании, составляющем экспликацию веры (Philosophieren ist Denken, das im Besitz zwingender Einsicht sich der nicht zwingenden Einsicht vergewissert, welche Explikation des Glaubens ist). Но без научного познания, как неприкосновенной для нее основы, философия не придет к свойственной для нее истине.

Философские мысли убедительны лишь там, где выражены в отрицательной форме, но эти отрицательные прозрения уже теряют логическую убедительность, становясь путем к трансцендированию, и только в этом качестве они суть подлинно философские истины.

В своих положительных речах (Sagen) философия высказывает мысли, имеющие характер возможности. Положительное в них истинно только как отторжение, призыв, заклинание. Они многозначны и необходимо подвержены недоразумениям. Как сами они возникли из свободы, будучи выражением безусловного, так и понимают их тоже только из свободы. Философия не может сказать то, что она имеет в виду, в форме прямого текста, которая имеет и дает. Поскольку философия никогда не бывает действительно наукой, она фактически и не получает всеобщего признания, как сами науки. Она погубит себя, если из-за этого станет рядиться в одежды экзистенциально необязательной, значимой для всех науки, которой, однако, она может быть лишь по видимости. -

Различие между философией и наукой становится решающе важным в характере присущей им коммуникации. Научные результаты и методы один человек сообщает другому как заменимое сознание вообще. В философствовании оно становится только средой, в которой уже не каждый с каждым вступает в произвольную коммуникацию, но индивид с другим индивидом вступает в ней в обязывающую, ибо историчную коммуникацию. Философия, как языковая формация, есть средство коммуникации с неизвестным возможным индивидом.

Поэтому научное исследование и философствование сущностно различаются по тому, как ведется дискуссия. В науках безлично спорят о самой вещи, которая есть нечто особенное и определенное, и которую неизменно подразумевают как именно ее саму. Здесь есть доводы и факты, обстояния дел и содержания опыта, которые спорящие приводят и выдвигают друг против друга, пока не удается принять объективно убедительного решения. В философствовании научная дискуссия хотя и остается почвой и средой обсуждения, но в ней подразумевают в то же самое время нечто иное. Философская речь не исчерпывается своим предметно выраженным содержанием.

Философствование в своем предмете не отделено от того, что в нем, собственно, находит выражение. В то время, как в науках познавание чего-либо не отождествляется с познанным, открытия о химических процессах сами не суть химические процессы, в философствовании в самом его предмете с обязательностью присутствует самобытие (wird verbindlich das Selbstsein gegenw"artig). Поэтому дискуссия в философствовании возможна лишь относительно, а именно, в коммуникации, которая в своем пути, проходящем от одной вещи к другой, является по своему смыслу также личной. В той мере, в которой философствование желает быть исключительно объективным, оно перестает быть философствованием. То, что может быть осмысленно возможным и плодотворным в науке - признание прав вещи самой по себе - то философски становится самообманом. Кто, философствуя, ищет только обоснований, но не рискует в деле мысли самим собою, тот оказывается в плену софистики, которая есть не что иное, как месть отвлеченного рассудка за измену философствованию. Как уже и в науке познание все заметнее убывает по мере того, как познающий теряет наглядность знания в пустых перестановках логических форм и нескончаемого множества эмпирических фактов, так же происходит и в философствовании, если в нем не говорит уже возможная экзистенция, и невозможно обращение к ней.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука