Читаем ФИЛОСОФСКОЕ ОРИЕНТИРОВАНИЕ В МИРЕ полностью

- То, что свойственно человеку как человеку: искать, мысля, восхождения своей самости в философствовании, наслаждаться, созерцая, удовлетворением от присутствия бытия в образе (denkend den Aufschwung seiner selbst im Philosophieren zu suchen, schauend die Befriedigung durch die Gegenwart des Seins im Bilde zu geniessen), - становится сообщимым благодаря произведениям, создаваемым индивидами, которых называют философами или художниками.

Если содержание обоего рода возникает из экзистенции создателей, то возможность сообщения появляется благодаря творческой способности, которая у художника называется его гением: создаваемое им непроницаемо в своем бесконечном истоке и все же присутствует перед нами как созданное, служащее, как и сама действительность, исходной точкой все новых и новых пониманий. Позже художник сам стоит перед собственными произведениями, как перед загадками; философ знает только, что ему сделалось ясно (der Philosoph weiss nur, dass ihm licht wurde), но так внятно постижимо, что он скорее считал бы загадкой, если бы не нашел этих мыслей. Творческую способность философа неправильно будет называть гением: тот, кто понимает произведение какого-нибудь философа, тот, как философствующий человек вообще, непременно должен, по мере нарастающей в нем прозрачности мышления, востребовать у самого себя возможность понимаемых мыслей, как если бы только в его косности и несостоятельности была вся причина того, что он до сих пор не подумал этого сам.

Но творческая способность, как бы поразительна ни оставалась она для нас в своей бессодержательной игре, получает истину только там, где служит экзистенции, которая, рождая свое произведение, развертывается в полноту и сама. Правда, есть такая художественная гениальность, в которой экзистенция почти нечувствительна для нас. Это Бонапарты искусства, которые, подобно Рубенсу или Р. Вагнеру, одним переворотом изменяют ландкарту в своей области искусства. Их сущность - неслыханный и даже обескураживающий жест. Они творят совершенные произведения, однако в окончательности не обращаются к нам. Такое впечатление, будто то, что движет ими - в конце концов, просто избыток витальных сил, эротизм, мир в сублимированных формах. Чтобы в творчестве являть в насущной действительности язык трансценденции, недостаточно быть экзистенцией, и недостаточно быть гением. Как в личности художника то и другое в неповторимо уникальном виде служат опорой друг другу, - в этом заключается тайна его истока.

Художник и философ желают некоторого целого. Но в то время как для философа недостижимое единое целое служит целью и сознательностью в его всегда незавершенном пути, художник в каждом произведении завершает некоторое целое. Лишь бессознательно предстает ему в целокупности жизни, охватывающей все произведения, некоторое объемлющее целое. Есть поэтому свой смысл в том, что философ рождает лишь одно-единственное произведение, все же остальное - лишь как приготовление или интерпретации, а это одно - как произведение, представляющееся ему целым как системой, и однако никогда не достигающее готовой завершенности. И есть смысл в том, что для художника завершенная цельность отдельного произведения продолжается в ряде произведений, которые, как последствие, в свою очередь не образуют завершенного целого, но становятся, как и философия, грандиозным фрагментом. Произведения художника в его глазах обретают формы, как его дети, которых он оставляет, такими, каковы они есть, чтобы идти дальше. Философу пришлось бы попытаться достичь одним-единственным неповторимым броском того, что в этом виде никогда бы и не сделалось целью художника. Но художник достигает своей цели каждый раз, философ же - никогда не достигает.

Поскольку художник, как экзистенция, больше создаваемого им произведения искусства, отделение созданного произведения от его экзистенциальной основы хотя и превращается в радость творчества (Lust des Schaffens), но становится также болью оттого, что в самом совершении он все-таки всегда недоволен. Совершенство выпущенного в мир произведения становится для его творца истоком экзистенциального беспокойства, в котором только и может продолжаться процесс творчества.

4. Философия и искусство в произведении.

- Философия в форме произведения не есть действительное философствование, в котором мыслимое таким образом есть только функция. Как философское мыслительное произведение (philosophische Gedankenwerk) имеет свои корни в философствовании, как мыслящей жизни, так в нем же заключается и его критерий.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука