Читаем ФИЛОСОФСКОЕ ОРИЕНТИРОВАНИЕ В МИРЕ полностью

Когда мы осознаем в мысли существование, которое мы есмы, то оно делает нас предметом в существовании (Das Dasein, das wir sind, denkend bewusst zu machen, l"asst es uns im Dasein zu einem Gegenstand werden). Существование, казавшееся замкнутым в себе миром, становится при этом частью более обширного мира. Желание говорить о нем, представляя его мысленно (von ihm vergegenw"artigend zu sprechen), принудило бы нас, в качестве биологов, психологов, историков пойти по намеченным выше путям исследования в мире.

Однако то, в направлении к чему мы превосходим существование, когда осознаем его, есть не само существование, как более обширное существование, которое нужно было бы получить более радикальным образом, но либо идея объемлющего мира объективной действительности, или самобытие экзистенции, или подлинное бытие трансценденции: Непосредственное целое существования не есть исток и не есть конечная цель, но место (St"atte), на котором мы восходим (einen Aufschwung nehmen) в трех этих направлениях, неопределенно куда.

2. Единый всеобщий мир.

- В конкретных рассуждениях, чем с большей обстоятельностью они ведутся (в биологии и науках о духе), мой собственный мир выяснился для меня как особенный мир, стоящий однако в отношении к некоторому, пусть даже неопределенному всеобщему или целому. Я различаю отдельные особенные миры, но в то же время с необходимостью мыслю, как их предпосылку, единый всеобщий мир, в котором все они возможны. Таким образом, свое собственное биологическое и историческое существование я рассматриваю как некоторое чуждое существование; я пытаюсь отвлечься от него (mich von ihm zu l"osen), когда, не будучи прикован к нему одному, направляюсь к целому миру. Я пытаюсь, изысканием и знанием, освободиться от своего мира, чтобы найти мир как таковой.

Если, например, биолог определяет, какой мир восприятия и мир действия свойственен специфическому живому существу и телесному существованию человека, то он делает это все же, имея в виду единый тождественный себе мир, с которым соотносятся органы животных, потому что этот мир есть всеобщий мир. Вместо специфического мира восприятия моего собственного биологического существования я ищу способов узнать этот единый универсальный мир, частным случаем которого является первый; вместо своего, всегда отчасти еще неизвестного мне, партикулярного мира действия, я покоряю технический мир, в котором с ясным предметным знанием обрабатывается и делается доступным для употребления в произвольно избираемых целях материал всякого существования. Правда, фактически я всегда остаюсь в своем мире восприятия и мире действия, но я способен поставить своей целью универсальный мир и отвечающий всевозможным целям технический мир.

Если социолог определяет специфическое историческое существование, то при этом всегда предполагает все же общество вообще, во всех его возможных вариациях. Вместо того, чтобы быть навек обреченным на особенность моей исторической ситуации, я стремлюсь за пределы этой ситуации к существованию человека как такового (strebe ich "uber sie hinaus zum Dasein des Menschen schlechthin). Я ищу единой истинной формы существования человека, всего лишь партикулярными формами осуществления которой, знающего препятствия и упадок, бывают отдельные исторические миры.

В подобном влечении за пределы моего особенного, биологического и исторического существования к единому миру этот мир, одновременно искомый и предполагаемый мною, становится для меня бытием, а то единое верное устройство мира (Welteinrichtung), в котором должен получить действительность человек в себе, единственно истинным его устройством.

Однако я сознаю также нечто, чем радикально ставится под сомнение этот путь, приводящий к бытию в едином, всеобщем мире. После того, как совершен скачок, в котором я искал единого мира из особенности и случайности моего отдельного существования и в преодолении этого последнего, я все-таки неизменно остаюсь еще на некоторой особенной «точке зрения (Standpunkt)». Только смена точки зрения релятивирует каждый раз ту, которую занимали прежде, а в конце концов и всякую «точку зрения». Отрешение от привязанности к точке зрения некоторого особенного мирового существования удается лишь относительно, благодаря универсальной сместимости точек зрения (Standpunktverschieblichkeit), а не абсолютно через достижение некой «точки зрения вне» как единственной и истинной точки зрения. Но процесс смещения точек зрения ведет в нескончаемое (ins Endlose). Это наглядно поясняет следующий пример:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное