Финляндия на пути к войне

Аптон, критически характеризуя деятельность «внутреннего круга», пытается вместе с тем найти ей объяснение. «В правительстве они не являлись инструментами партийной политики, у них не было никаких партийных обязательств, они также не зависели ни от парламента, ни от своих избирателей. По этой причине они не были готовы к тому, чтобы подчиняться общественному мнению, наоборот — стремились управлять им или использовать его задним числом для обоснования собственных решений… Это были люди, которые глубоко осознавали важность стоявшей перед ними задачи и собственную ответственность перед будущим, они совершенно не стремились к завоеванию народной популярности, им не надо было хитрить для того, чтобы удержаться на своих постах. У них имелась возможность делать то, что они считали необходимым».

5. Парламент отстраняется от проблем внешней политики

В 1939 г. парламент был избран на очередной трехлетний срок, индекс активности избирателей (66,6 %) был вторым за весь период независимости страны. Парламент, таким образом, следует считать отражавшим интересы всех слоев общества; он еще не был задвинут в угол, как это случилось в последние годы войны. Соотношение партийных сил выглядело следующим образом: соц.-дем. — 85, Аграрный союз — 56, Коалиционная партия — 25, Шведская народная партия —18, Прогрессивная — 6, остальные партии — 10 мест. В годы Зимней войны парламент был эвакуирован в Каухайоки, это породило столько сложностей, что в условиях нового кризиса решили место базирования не менять. Депутаты стремились находиться ближе к правительству и иным властным структурам, дабы эвакуация не сказывалась отрицательным образом на деятельности и роли парламента.

Взаимоотношения правительства и парламента в годы Зимней войны и после нее были хорошими: парламент заблаговременно информировался о предпринимаемых акциях, он действительно мог решать те вопросы, которые входили в его компетенцию. Этот факт 13 июня 1941 г. подтвердил председатель парламентской комиссии по иностранным делам Вяйнё Войонмаа, отметив при этом, что в последующем развитие пошло совсем в ином направлении.

В целом считается, что правительство Рангеля, в отличие от своих предшественников, не смогло наладить с парламентом прямых и нормальных отношений. Важнейшая причина заключалась в том, что во «внутреннем круге» не были представлены депутаты, никто из членов этого круга, за исключением Рюти в начале его карьеры, не избирался в состав парламента. Рангелю, таким образом, было трудно понять менталитет парламентариев и найти приемлемые способы влияния на избранников народа. Фагерхольм, являвшийся опытным деятелем парламента и членом правительства Рангеля и в силу этого обладавший широким политическим кругозором, считал, что премьер-министр все же не стремился отстранить парламент, ему просто не удалось установить с ним деловые контакты, поскольку он не был знаком с механизмом парламентской деятельности. Сказанное относится и к министру обороны Валдену, который, будучи крупным промышленником, привык единолично принимать решения: его стиль руководства не без основания характеризовался как патриархальный. Такого рода отношение к парламенту, естественно, не нравилось, но Валдену все же удавалось проводить через него собственные хорошо аргументированные инициативы.

Наиболее жесткой критике в парламентских кругах подвергался министр иностранных дел Виттинг. Его шведоязычный товарищ по партии и в то же время политический оппонент К.О. Фрич в своей работе (1945) характеризовал его черными красками, равно как и социал-демократ Войонмаа в своей переписке. Даже Фагерхольм писал с раздражением: «Виттингу было крайне сложно добиться доверия парламентской комиссии по иностранным делам. Он обладал исключительной способностью выдавать неточные сведения, что же касается правды, то на нее он был, мягко говоря, очень скуп».

Однако Аптон отмечает, что президент Рюти в известном смысле ценил своего министра иностранных дел. На процессе по делу над военными преступниками последний сказал о Виттинге, между прочим, следующее: «Он был очень умен и за словом в карман не лез». Видимо, министр иностранных дел, вполне владевший финским языком, но предпочитавший, тем не менее, шведский и немецкий, облекал свои выступления в парламенте в столь замысловатые и юмористические формы, что народные депутаты с трудом его понимали. И поскольку парламентарии к тому же расценивали подобные выступления как проявления снобизма и издевки, стремление к чрезмерному засекречиванию фактов, отношения между ними и министром иностранных дел не выстраивались. Это скорее затрудняло внешнеполитическую деятельность парламента, чем министра.