Финно-угры и балты в эпоху средневековья

Датировка релкинской культуры в пределах VI–VIII вв. подтверждается радиоуглеродными датами, полученными для трех курганов Тимирязевского I могильника и поселений Кисловка II, VII. Согласно анализам, курганы 23 и 46 Тимирязевского I могильника сооружены в VI в., курган 10 — в VII в., а поселения Кисловка II, VII одновременны в пределах VI в. (Беликова О.Б., Плетнева Л.М., 1983, с. 96; Плетнева Л.М., 1980, с. 225). Даты курганов Тимирязевского I могильника следующие; курган 10 — 630±30 лет (КИ-978); курган 23 — 550±30 лет (КИ-994); курган 46 — 560±45 лет (КИ-980) (Беликова О.Б., Плетнева Л.М., 1983, с. 96).

В соответствии с экологическими условиями хозяйство в различных частях ареала релкинской культуры было неодинаковым. На юге, в Томском Приобье и на севере Новосибирского Приобья, оно было многоотраслевым, сочетавшим скотоводство, земледелие, рыболовство и охоту. На севере, в Нарымском Приобье, преобладающее значение имели рыболовство и охота.

Прямых свидетельств занятия земледелием в виде остатков зерен злаков не имеется. Однако на ряде памятников (могильники Тимирязевские I, II, Юрт-Акбалык 8, Черное озеро) найдены семь железных наконечников почвообрабатывающих орудий (табл. XCVI, 39, 40) типа сошников или мотыг (Беликова О.Б., Плетнева Л.М., 1983, рис. 20, 1; 42, 11; 49, 8

; 69, 1; 71, 1; Троицкая Т.Н., 1981, рис. 5, 23). Исследователи по-разному истолковывают назначение этих орудий. Т.Н. Троицкая (

Троицкая Т.Н., 1981, с. 117) и Л.А. Чиндина (Чиндина Л.А., 1985, с. 27) рассматривают их как орудия мотыжного земледелия. О.Б. Беликова, Л.М. Плетнева и Е.А. Сидоров считают их сошниками и предполагают существование в Притомье и Новосибирском Приобье в VI–VIII вв. пашенного земледелия (Беликова О.Б., Плетнева Л.М., 1983, с. 101). Более вероятным является первое предположение, хотя полностью нельзя исключать и второе, поскольку элементарное представление о пашенном земледелии население Томского Приобья могло получить от древних хакасов Минусинской котловины, где в это время пашенное земледелие было распространено. Орудия с такими наконечниками могли служить также для выкапывания съедобных кореньев в собирательстве, подобно тому как это делали в недавнем прошлом шорцы мотыгами с железными наконечниками (Потапов Л.П., 1936, с. 69, 70).

Плохая сохранность остеологических остатков в супесчаном культурном слое поселений затрудняет определение удельного веса скотоводства, рыболовства и охоты. Находки костей лошади в погребениях, а также изображения лошади на бронзовых бляхах свидетельствуют, что лошадь была важнейшим сельскохозяйственным животным. Представление об облике лошадей дают бронзовые фигурки из Релки и Шутово (табл. XCVIII, 24, 27, 28

). Лошади были небольшие, с массивной головой и плотным туловищем, напоминающие породы типа вогулок, нарымчанок, монголок, хорошо приспособленные к суровым местным условиям.

Богатство рек и озер рыбой благоприятствовало рыболовству. Расположение поселений по берегам проточных, не подверженных заморам, озер и близ устья малых рек обеспечивало стабильные уловы рыбы. Кости рыб найдены на поселениях Малгет, Круглое озеро I, в двух кострищах кургана 1 могильника Релка (Чиндина Л.А., 1976, с. 166; 1977, с. 118). Основными средствами лова служили различного рода заколы и плетеные снасти. Для изготовления лодок использовали топоры-тесла (табл. XCVI, 40; CI, 18), лезвие которых иногда специально закруглено. Реки являлись и главным путем сообщения.

О занятии охотой свидетельствует большое число костяных наконечников стрел, различающихся по форме и величине и специализированных на различные объекты охоты, представление о составе которых дает металлическая пластика, воспроизводящая промысловые виды животных и птиц — лося, оленя, медведя, соболя, гуся, утку, глухаря. Остатки меховых и кожаных изделий найдены в погребениях, а на поселениях встречены орудия из рога лося и оленя (Чиндина Л.А., 1977, с. 119).