Фиолетовый сон

О: Я никогда за этим не следил; все это казалось мне слишком невероятным. Да это и невозможно было контролировать. Повсюду появлялись пиратские издания. В одном из них, вышедшем в Индии, из-за дюжины плохих переводов, сделанных с еще более плохих переводов, книга к концу превращалась в драму на почве ревности между лесничим и браконьером. За железным занавесом вообще всё перепечатывают без разрешения. В России все мои книги – краденые, и печатаются очень высокими тиражами.

В: Горько это осознавать, не так ли?

О: Ненамного горше, чем конфискация моего имущества в Германии, из которого мне десятью годами позже вернули десять процентов, сославшись на инфляцию. Выгодная сделка для рейха; однако не эмигранты устроили инфляцию, а пенсии генералов и отставных нацистов уж точно не снижали из-за нее до десяти процентов. Однако в конце концов, эмигранты могли порадоваться тому, что получили хотя бы что-то, будучи экспатриантами, так как их по-прежнему не считали достойными иметь немецкое гражданство.

В: Что?

О: Именно так. Лишение эмигрантов гражданства не было в целом отменено с концом Третьего рейха, как этого ожидали. Им лишь позволили частным образом подать ходатайство на восстановление немецкого гражданства. Возможно, это делалось из добрых побуждений, но поскольку эмигранты не подавали ходатайства на лишение гражданства, то просить о его восстановлении казалось скорее унизительным и почти оскорбительным.

В: А этому были причины?

О: Разумеется – в Германии для всего есть причина. Утверждают, что эмигрантов, которые уже приняли гражданство другой страны, не хотели подвергать трудностям, связанным с восстановлением немецкого гражданства. Это как минимум большая логическая ошибка. Отмена лишения гражданства, которое является самым суровым наказанием в стране, не имеет ничего общего с автоматическим восстановлением этого гражданства. Германский рейх не может принудить эмигрантов к восстановлению гражданства, однако он мог бы ликвидировать позорный факт лишения гражданства, предоставив эмигрантам самим определяться с дальнейшими действиями. Однако возникла гротескная ситуация, когда эмигранты по-прежнему практически изгнаны из страны. Насколько мне известно, ни один из военных преступников Третьего рейха не был лишен немецкого гражданства. Выходит, статус эмигранта еще ниже. Изрядная насмешка, не правда ли?

В: Вы предприняли что-нибудь против этого положения дел?

О: Я стал американцем.

В: Однако вы иногда приезжаете в Германию?

О: А почему бы нет? Я ведь там родился. То, что я по-прежнему лишен немецкого гражданства, придает этому даже некую мрачную прелесть. Согласно средневековому праву, любой человек мог бы безнаказанно меня убить, если бы я туда приехал.

В: Вы преувеличиваете!

О: Конечно. Не напрасно ведь я писатель и люблю иронические ситуации.

В: Каким было ваше самое сильное писательское переживание?

О: Ощущение нереальности. Оно меня никогда не покидало. Это ощущение пришло вместе с успехом моих первых книг. Мне этот успех казался совершенно несоразмерным. Таким он и был на самом деле. К счастью, я об этом всегда знал. Это уберегло меня от мании величия, и даже наоборот, я стал еще более неуверенным в себе. Ведь никакого развития не было. Меня забросило беспримерно высоко, и в сущности, мне оставалось только упасть вниз. Читатели забыли о том, что я был полнейшим новичком. Сам я об этом не забыл, и думаю, это меня спасло. Я жил уединенно, не верил хвалившим меня критикам, зато верил ругавшим, и работал.

В: Какая книга далась вам труднее всего?

О: Думаю, вторая.

В: А какую вы считаете лучшей?

О: Всегда ту, которая еще не появилась. Наверное, так бывает с каждым. Я не питаю особой привязанности к книгам, которые уже вышли в свет. Не считая самой первой, я обычно работаю над книгой так долго, что потом долгое время не хочу ее перечитывать. Знаете, как говорят: «One doesn’t finish a book, one abandons it»[64]. Кроме того, не хочется вспоминать депрессию, которая сопровождала написание книги. Книга готова и должна сама найти свою дорогу.

В: Что для вас важно в жизни?

О: Независимость, терпимость, чувство справедливости – это самое прекрасное качество, которое свойственно лишь человеку и которое лишь человек может самым бесстыдным образом навязывать другим; и чувство юмора, которое зарождается в самом человеке.

1966