Фиора и король Франции

— А твоему сыну? У тебя есть сын, Филипп. Ты считаешь, что ему не нужен отец?

Впервые за все время беседы в холодных глазах де Селонже мелькнуло что-то похожее на чувство, а жесткий голос несколько смягчился:

— В дижонской тюрьме накануне дня моей предполагаемой казни мне уже было известно, что ты ожидаешь ребенка, только я не знал, что родился мальчик! Я так счастлив! Но там, где он находится, я ему не нужен. Я не могу быть счастлив оттого, что я — отец будущего флорентийского купца.

— Будущего флорентийского купца? — Фьора не сразу поняла, что он имеет в виду. — А где он, по-твоему, находится?

— Конечно, во Флоренции! Там, куда ты его отвезла в прошлом году!

— Я отвезла моего маленького Филиппа в Тоскану? Клянусь на этой могиле, которую ты, по — моему, по-настоящему чтишь, что наш ребенок находится сейчас в моем доме в Рабодьере, рядом с Туром, где добрая Леонарда, моя старая служанка Хатун и двое преданных мне слуг заботятся о нем!

Совсем как прежде, ироническая улыбка скривила рот Филиппа:

— В Type! Это ничуть не лучше! Ты ошибаешься, Фьора, когда говоришь о том, что монсеньор Карл постоянно стоит между нами. Между нами встает король Франции! Ты понимаешь, что я никогда не соглашусь служить ему, а сама воспитываешь моего сына при его дворе!

— Я воспитываю моего сына при мне, в доме, который мне был подарен….

— ..в благодарность за твои заслуги в постели Кампобассо! — закончил фразу Филипп с презрительной усмешкой.

— Боже мой! Неужели ты никогда не забудешь эту историю?

Фьора подошла на шаг к могиле и упала на колени рядом с бронзовой лампадой.

— Король перенес на меня часть того уважения, которое он питал к моему отцу. Он подарил мне этот дом, потому что знал, что больше ничего у меня не было!

— У тебя был Селонже, — возразил Филипп — Именно там должен был появиться на свет мой ребенок. Но ты не пожелала жить вдалеке от придворного блеска и роскоши, к которой привыкла.

— Если бы я согласилась поехать туда с тобой, то теперь я бы скиталась по миру без гроша в кармане. Ты забыл о том, что был приговорен к смерти, потому что мечтал о продолжении войны и о том, чтобы служить своей любимой герцогине Марии? Я не шла в счет, и ты хотел оставить меня в Селонже, как обременительный багаж. А теперь я хочу сказать, что очень сожалею о нашем разрыве, потому что — бог мне свидетель и вы, монсеньор, который спит под этой плитой, — я тебя люблю и никогда, кроме тебя, никого не любила, Филипп. Вот уже много месяцев я тебя ищу!

— Месяцев? А почему не лет? Я полагаю, что ты, как настоящая флорентийка, несколько все преувеличиваешь! Ты не искала меня в сентябре прошлого года, когда я был во Флоренции с поручением к Медичи, твоему любовнику, к которому ты привезла моего ребенка и весь дом!

— Я была в прошлом сентябре во Флоренции? — поразилась , Фьора. — Но кто мог тебе такое сказать?

— Один человек, которого я встретил в двух шагах от твоего дома, который называют домом с барвинками.

— Ты приезжал ко мне… в сентябре? Невозможно.

— Правда? Тогда слушай. Когда я сбежал из замка Пьер-Сиз, куда меня упрятал твой король…

— Благодаря покровительству дочери тюремщика, — уточнила Фьора.

— Кажется, тебе много известно?

— Больше, чем ты думаешь. Я хочу знать, что ты делал, когда покинул монастырь? Мне говорили, что тебя лечили, потому что ты потерял память?

— Ты и вправду там была?

— Со мною был Дуглас Мортимер. Ты должен его помнить.

Отец-настоятель рассказал нам то немногое, что знал, но ведь ты им солгал. Ты никогда не терял памяти?

— Нет, но все эти монахи не заслуживают доверия, а для беглеца из королевской тюрьмы другого поведения нельзя было придумать. Что тебе еще известно?

— Что ты воспользовался удобным случаем и вместе с паломниками ушел из монастыря.

Она замолчала. Взгляд Филиппа скользнул над ее головой и остановился на чем-то, чего она не видела. Она повернулась и увидела группу людей, которые со шляпами в руке направлялись к могиле.

— Пошли! — шепнул Филипп. — Уйдем отсюда, вся остальная церковь пуста!

Ответив кивком головы на вежливое приветствие вновь пришедших, он прошел на галерею, окружающую хоры, и там подождал молодую женщину. Затем они медленно пошли бок о бок, и Филипп рассказал ей, как он присоединился к паломникам, которые направлялись в далекую Галисию.

— Я дошел с ними до Тулузы. Это была единственная возможность выжить, потому что у меня не было ни сантима, и мы жили подаянием. Я уже подумывал, чтобы дойти с ними до конца, но меня остановило что-то, что было сильнее меня, и я остался на этой земле, где жила ты. Я столько выстрадал, что позабыл свою ненависть к Людовику. Я хотел только одного: видеть тебя.

— Филипп! — Ей столько всего хотелось сказать ему.