Вот, в принципе, и вся информация о «корнях» Павла Михайловича. Про его дедушек и бабушек — ни с отцовской, ни с материнской стороны — нам вообще абсолютно ничего не известно. К сожалению, у нас, в русских семьях, предков своих знают очень и очень плохо. Причина тому не только в традиционной «российской лени», о чём любят порассуждать некоторые, но и в том, что порой излишнее знание оказывалось воистину смертельно опасно. Какие-то «скелеты в шкафу» были спрятаны во многих семьях, и лучше было о том молчать — авось, пронесёт. Так и в Ожогине нам сказали, что есть такой слушок — но только слушок, и говорил об этом только кто-то один, — что во время Первой мировой войны отец Павла, Михаил Илларионович (сочетание-то какое!) Фитин, служил офицером в одном из драгунских полков, но доподлинно ничего не известно.
Совсем исключать подобный факт нельзя: Фитин был грамотным, а по тем временам, после катастрофических потерь, понесённых Русской армией в боях 1914—1915 годов, когда практически был выбит весь кадровый состав, этого было вполне достаточно для того, чтобы, невзирая на сословную принадлежность, быть направленным после призыва в школу прапорщиков и через полгода именоваться «вашим благородием». Или, за отличие, быть произведённым из вахмистров в офицеры прямо на передовой... Драгунских полков к 1917 году у нас, насколько помнится, было двадцать один, а всего кавалерийских полков было двести шестьдесят шесть, и в каком-то из них вполне мог некоторое время — например, до первого серьёзного ранения — послужить немолодой прапорщик Фитин. В каком полку именно, сейчас уже, разумеется, не найдёшь, ведь большинство полковых архивов безвозвратно утрачено. Тем более что вся офицерская служба реально могла занять пару-тройку недель, до первого ранения, после которого могли и списать вчистую... Но и в таком случае при советской власти на человека всё равно могло лечь несмываемое клеймо — «царский офицер», «золотопогонник», которое впоследствии способно было исковеркать жизнь не только его самого, но и близких к нему людей.
Конечно, сказанное — не более чем версия, основанная на туманном слухе, хотя, повторим, почему-то в анкетах и автобиографиях Павел Фитин о своих родителях почти ничего не пишет.
Но есть и другой вариант биографии Михаила Илларионовича: что, вроде бы, во времена колчаковщины он был в своих родных краях командиром сводного партизанского отряда (хотя одно совсем не исключает другого).
А вот — будем считать, что это всё-таки в опровержение первой из предложенных версий, — такой весьма любопытный документ:
Дано Ожогинского с/совета[33]
Шатровского р-на Челяб. обл. на Фитина Павла Михайловича 1907 г. рожд.Ожогинский с/совет
Пред с/сов Фитин
Секретарь Залесов»[35]
.Какие-либо знаки препинания в характеристике отсутствуют напрочь, дата написания не указана. Председатель сельсовета — это родной дядя Павла, брат его отца.
В известной нам автобиографии, датированной декабрём 1946 года, Фитин так описывал свою «дореволюционную жизнь»:
«Я до революции помогал родителям по хозяйству, а в 1920 году вместе с ними вступил в с/х коммуну. В коммуне в зимнее время я учился, а летом работал на разных сельскохозяйственных работах»[36]
.Так что всё совсем как в популярной в то время — можно даже сказать, официальной — песне «Смело, товарищи, в ногу!..», которую пели на всех митингах и во время революционных праздников: «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой...» Именно к такой «семье трудовой» изначально принадлежал Павел Фитин.
Несколько слов о его родных местах. Хотя и принято говорить, что Фитин — уралец, но то село, в котором он родился, находится уже в Зауралье, на территории, прилегающей к восточному склону Урала. Это лесостепная зона, плоская равнина, гор здесь не видно... В начале XX века село Ожогино было большое и, очевидно, зажиточное — сейчас-то его население составляет немногим более трёхсот человек, в основном представители старшего поколения. Рядом с селом расположены два озера, неподалёку — лес. Очевидно, рыбалка и походы за грибами были для ребят главным развлечением...