Физиологическая фантазия

Критикесса. Да и потом, уж больно мрачно. Нет чтобы написать легкий, приятный роман со счастливым концом! И чтобы он отражал глубоко позитивное мироощущение, владеющее умами в России XXI столетия! Да! А то все время о грустном да о грустном…

Критик. Я уже не говорю о том, что ваша фантасмагория сильно попахивает… (Переходит на шепот.) …постмодернизмом. Да-да, господа, постмодернизмом, не побоюсь этого слова. И это в то время, когда на историческую сцену возвращается реализм! Я только вчера закончил статью, в которой констатировал смерть постмодернизма. А они опять!

Хозяин балагана (плаксиво). Не знаю никакой реализьмы-постмодернизьмы. Просто кушать очень хотелось…

Критик (не слушая его). А откуда в пьесе взялась Франция? Нет, скажите мне, кому нужна эта Франция? Русский зритель хочет смотреть о проблемах регионов! Ну в крайнем случае о двоюродном СНГ. О паводках, об озимых, об убийствах коррумпированных чиновников, о мафии. О своем, родном! Давай пажить! Долой нежить!

Фауста (выходит из-за занавеса). Все, надоело! (Страшным голосом.)

Над адом, дерзкие, готовы вы смеяться, Покуда в горький плач смешки не обратятся!

(Фыркает и зовет ласково.) Маркуша! Зверечек!

На сцену выходят улыбающийся Марк и уютное плюшевое Животное. Фауста и Марк целуются; Животное с блаженным урчанием трется об их колени.

Критикесса. Это еще что такое?

Фауста. Хэппи-энд. Вы же сами просили.

Фауста, Марк и Животное водят по сцене хоровод с песней:

Обмана ищет этот мирПусть будет он обманут.

Марк (берет перевернутую вверх дном шляпу и показывает публике). А теперь, господа хорошие, подайте копеечку на седьмой телевизор!

Идет со шляпой по залу. Критик с критикессой вздыхают и бросают туда по монетке.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Гипермодерн, или что делать после оргии?

«Оргия – это освобождение во всех областях: политическое, сексуальное, освобождение женщины, ребенка, бессознательных импульсов и искусства. Мы прошли все пути виртуального производства и сверхпроизводства объектов, знаков, идеологий и удовольствий. Сегодня все – свободно, ставки сделаны, и мы все вместе оказались перед роковым вопросом: «Что делать после оргии?»

Жан Бодрийар. «Прозрачность зла»

1

Карнавальная культура,

«Камаринская» и «мыльные оперы»

Начну с программного заявления, которое кому-то может показаться банальным, а кому-то – шокирующим.

Одной из главных задач современного искусства является интеграция массовой и элитарной культур (говоря языком Бахтина, «ученой» и «народной» культур). Сразу уточню: под «народной» культурой в данном случае понимается не городской карнавал, не петрушечные театрики и не прочие лубки, давно и с успехом рециклированные «высоким искусством» предыдущих периодов. Нет, речь идет о том, что образованная публика и не назовет иначе, чем «вся эта гадость»: привокзальные любовные романы, торжествующие на бесчисленных лотках, низкопробные детективы и триллеры, а также любимые одинокими пенсионерками «мыльные оперы».

Это факты живой народной культуры нашего времени. Они не только не умерли, но переживают период своего расцвета. Поэтому, не будучи еще подвергнуты никакой «элитарной» обработке, для интеллектуального читателя они неизбежно предстанут покрытыми толстой коркой вульгарности: «пара-литература» для клиентов парикмахерских.

Однако, можно взглянуть на народную (или массовую, или пара-) культуру позитивно – как на мир традиционных структур. В этом случае обнаружится, что нет никаких функциональных различий между нашей гадкой пара-культурой и опоэтизированным лубком, или стихией средневекового карнавала, которая видится нам в романтичном свете. Просто предыдущие эпохи сделали усилие по включению современного им пласта массовой культуры в парадигматическую модель своего искусства.

Но ощущение вульгарности интегрируемого материала, скорее всего, было таким же, как у нас, и в предшествующие столетия. «Балаганчик» Блока, «Петрушка» Стравинского и изысканнейшие декорации Бенуа к балету на эту музыку появились не из чего-то рафинированного, а из похабного площадного спектакля, который тонкостью совершенно не блистал.

Я уже не говорю о карнавальной культуре, одно упоминание которой стало в наше время признаком хорошего тона. Работают целые проекты, посвященные, например, перформативности средневекового карнавального действа. Утонченные европейские дамы пишут статьи об «эстетике обсценного (т. е. непристойного) жеста».