Физрук

— Хорошо. Я доложу дежурному.

Покровский взял под козырек. И мы с Мариной пошли к ее «Жигулям».

— Выходит, ты женат? — спросил она.

— Да, почти уже неделю.

— Что-то не слыхала о твоей свадьбе.

— Я же не принц Уэльский, чтобы о моей свадьбе в газетах писали.

— Почему? Вполне себе принц… О тебе весь городской бомонд судачит…

— Вот уж не думал…

— И кто же эта счастливица?..

— Ее зовут Илга…

— Она логопед, верно?

— Да.

— Ну так я ее знаю… Она занималась с внуком нашего соседа… Поздравляю!

— Тогда притормози у дома номер восемнадцать…

Михайлова притормозила. Я вышел из машины и поспешил во двор. Илга уже ждала меня. Я обнял ее и расцеловал так, словно мы расстались много лет назад.

— Дорогая, — сказал я. — Не пугайся, но нам нужно проехать в отделение милиции.

— Ты влип в очередную историю?

— Верно… И теперь целое отделение жаждет услышать о моих подвигах.

— Я тоже, — сказала жена.

— А подвезет нас моя соучастница, — признался я. — Ее рассказ милиционеры жаждут услышать больше моего.

— А уж как я жажду, — вздохнула Илга.

Уточнять — почему, я благоразумно не стал. Мы подошли к «Жигулям». Моя жена и дочь главного кагэбэшника города и впрямь узнали друг дружку. Они поздоровались, и мы поехали в девятое отделение. Там у нас с Мариной взяли показания. Разумеется — у каждого в отдельности. Когда нас отпустили, Михайлова подбросила нас с Илгой к дому. О том, что именно случилось с полковничьей дочерью на пустынной вечерней улице, каким образом два бандита оказались у нее в машине, в тот раз мне узнать не удалось.

Да, откровенно говоря, особенно и не интересовало. Дома Илга прежде всего отправилась ванную, а потом принялась хлопотать на кухне. Я тоже залез под душ. Вымывшись, смазал йодом ссадины на правой руке. За ужином я поведал супруге о случившемся. Правда, не стал ей рассказывать о ноже — чего зря пугать. Илга сделала из услышанного свой, чисто женский вывод, который заключался в том, что мне не следует ее встречать, когда она будет проводить дополнительные занятия после работы.

— Этого я тебе обещать не могу, — сказал я. — И все же прошу меня предупреждать, если задерживаешься.

— И ты тоже, — ответила она.

— У нас все будет пополам.

— А по другому я семью и не представляю.

Так и пробеседовали до ночи. Перед сном я успел предупредить Илгу о том, что завтра к нам придет мой коллега, преподаватель труда. Мы принесем с ним телевизор. Она очень обрадовалась этому. И это было понятно. У нас, кроме моего кассетника и нескольких книг — не художественных — других способов проведения домашнего досуга не было. Можно было, правда, смотреть на картину, которую Илга повесила в большой комнате. Ничего особенного на ней изображено и не было.

Полотно делилось на две части — небо и море. И то и другое было написано темно-синей краской. Только на небе были нарисованы то ли две, то ли четыре белых точки, а на море — горизонтальные параллельные белые полоски. Я так понял, что это — две или четыре луны со световыми дорожками на воде. Называется картина, по словам Илги, «СОТВОРЕНИЕ МИРА», автор некий Чюрлёнис. Более того, оказалось, что и музыка, которую слушала жена, написана тем же Чюрлёнисом. Не очень все это понятно, но красиво.

Утром Витек подтвердил, что телевизор готов и можно его после работы забирать. На большой перемене он даже продемонстрировал его мне. Тот стоял в школьных мастерских — здоровенный ящик из полированного дерева, с выпуклым серым экраном в обрамлении пластиковой панели. Называется сей агрегат «ЭЛЕКТРОН-205». Весит килограммов сорок. Я понял, что придется ловить после уроков тачку, чтобы отвезти это изделие домой. Как ни странно, но увидев древний телек, отремонтированный золотыми руками трудовика, я испытал гораздо больше воодушевления, нежели когда — в будущем — покупал крутую «плазму».

В этом и заключается отличие советского образа жизни от буржуазного. Самые простые, но с трудом достающиеся вещи радуют сильнее, чем навороченные побрякушки, которые покупаешь не потому, что они тебе на самом деле нужны, а потому — что денег девать некуда. Кажется, я начал постигать мудрость, заключенную в том утверждении, что материальные ограничения оставляют много места для духовного развития, и наоборот — сытость порождает бездуховность. М-да, постепенно я становлюсь философом.

Порадовал меня не только Курбатов, но и Рунге. Мы с ним встретились в столовой. Поглощая дежурную котлетку с макаронами и запивая ее компотом, он поведал мне, что уже переговорил кое с кем из кинолюбительской общественности города, и коллегам понравилась идея съемок фильма школьниками. В общем, они готовы нас поддержать — кто техническими средствами, кто советом, а кто и прямым участием. А один уже дал дельный совет. Чтобы у властей не возникало лишних вопросов, нужно формализовать этот творческий порыв. А именно — создать детскую любительскую киностудию.