Флаг миноносца

Полтора часа — срок вполне достаточный. Косотруб справился гораздо быстрее. Оставалось ещё сорок минут. «Вполне успею повидать Ксюшу», — решил он. Но прощанье затянулось. Ксюшина мама поднесла стаканчик чачи, потом Валерка сыграл на гитаре и выпил ещё одну стопку. У ворот разговаривали, кажется, недолго. Матрос взглянул на часы и обмер: часы стояли. Даже не обняв девушку на прощанье, он бросился бегом по склону горы, вздымая белую севастопольскую пыль. Валерка перепрыгнул через низкий каменный заборчик, упал, снова вскочил, промчался по старому виадуку и, наконец, выбежал на причал. Форменка была на нем мокрой, а волосы прилипли ко лбу. Барказ с боезапасом, единственный способ попасть на корабль, давно ушёл. Валерка, не раздумывая, прямо с разгона бросился в воду, затянутую маслянистой радужной плёнкой. Вначале он плыл быстро, но скоро сдал. Одежда намокла, а лидер, стоявший на рейде, казался очень далёким. «Неужели уйдёт без меня?» — эта мысль была страшнее смерти. Валерка плыл из последних сил, задыхаясь, выплёвывая воду. Ему удалось сбросить с себя ботинки и форменку. В таком виде доставила его на корабль шлюпка с лидера.

Косотруб стоял на палубе, и вокруг его босых ног расплывалась лужа.

К нему подошёл Федя Клычков — низкорослый широкогрудый матрос, прозванный самоваром за сложение и медно-красный цвет лица.

— Ну, как? — спросил Клычков. — Выпил водочки, закусил водичкой? Как тёща поживает?

Валерка угрюмо молчал.

— Люблю шикарный морской вид! — продолжал Клычков. — Правильный видок!

Тяжелее насмешек, тяжелее предстоящего наказания была встреча с капитан-лейтенантом. Валерке не дали переодеться, и он шёл в каюту командира корабля, как был, в облипающей тело тельняшке, оставляя следы на сверкающей палубе.

Арсеньев процедил, не разжимая зубов:

— Немедленно отправить на берег.

— Разрешите сказать, товарищ…

— Не разрешаю. Снять с него ремень. Старпом видел в бинокль, где вы были. Десять суток строгого ареста.

Уже работали все котлы. На корабле царило то деловое оживление, какое бывает всегда перед выходом в море. Теперь никто не смеялся над Косотрубом. Не до того. Валерка захватил в кубрике свой сундучок и понуро побрёл к трапу. Он так и не сменил тельняшку, и влага пятнами проступала на сухой форменке. Вдруг он услышал передающуюся по трансляции команду:

— Баковым на бак!

«Значит, снимаемся с якоря? Уходим? А я остаюсь на корабле?»

Валерка ошалело посмотрел вокруг, не веря своему счастью. Пробегавший мимо боцман Бодров огрел его по спине широкой ладонью:

— Повезло тебе, парень! Командир решил взять тебя все-таки в море, мокрого чемпиона!

Не помня себя от радости, Валерка кинулся бегом на свой боевой пост. Бодров с мегафоном уже распоряжался на полубаке:

— Выбрать левый! Пошёл шпиль!

С рычаньем поползла, наматываясь на шпиль, якорь-цепь.

— Якорь чист! — доложил Бодров.

С ходового мостика донёсся хриплый голос старпома:

— Якорь на место!

Арсеньев взялся за ручки машинного телеграфа:

— Оба — малый вперёд!

Забурлила вода за кормой, и тронулись, медленно поплыли мимо корабля знакомые очертания берега. Темнело. В кильватер «Ростову» шёл лидер «Киев». Корабли группы прикрытия снимутся позднее.

Вот уже скрылись Приморский бульвар и строгая колонна памятника затопленным кораблям. Промелькнуло здание Института Сеченова, а за ним маленькая Батарейная бухта, с которой у Арсеньева связано было столько воспоминаний.

При подходе к боновым воротам на мачте сигнального поста Константиновского равелина вспыхнули и погасли позывные. Город отодвигался все дальше и дальше. Только высоко на горе, в глубине бухты, светились красный и жёлтый огни Инкерманского створа. Они видны были ещё долго, и Арсеньев подумал, что эти огни — единственное, что связывает его сейчас с Севастополем. Он усмехнулся этой наивной мысли и приказал лечь на курс 270 — строго на запад.

С открытого моря полз плотный туман. Корабль погрузился в него, и огни исчезли.

2. ГОТОВНОСТЬ № 1

Ночь ползла над Европой, над городами и заводами, над крышами и вершинами деревьев. Густая осенняя мгла покрывала Чёрное море, которое в старину звали Русским морем, а ещё раньше — в эпоху эллинов — Грозным морем. Грозное Русское море распростёрлось между Крымом и Анатолией, замкнутое с востока горами Кавказа, а с запада — обрывистыми берегами Румынии. Но как ни была темна эта ночь, на любом из берегов за чёрными бумажными шторами, за плотными ставнями теплились скупые военные огни.

В приморских деревеньках и в портовых слободках при неверном свете коптилок рыбаки чинили сети, потому что, несмотря на войну, нужно ловить серебряную скумбрию и золотистую кефаль, а потом нести свой улов в ивовых корзинах на рынок, чтобы можно было прокормить детей.