Флагелляция в светской жизни

Она берёт мою руку, заворачивает за спину и снова начинает шлёпать.

— В следующий раз ты будешь думать прежде чем что-то сделать. В следующий раз ты вспомнишь эту порку и хорошенько подумаешь перед тем как сделать какую нибудь глупость.

Как же больно. Я реву, обещаю что больше никогда не буду плохо себя вести, обещаю быть хорошим. А она продолжает впечатывать свою ладонь в мою пылающую попу и отчитывать меня спокойным, почти нежным голосом.

Проходит ещё несколько мучительных минут и она останавливается. Помогает мне подняться и отводит меня в угол.

— Постой, успокойся и подумай.

Я стою и думаю.

Что же хуже вытерпеть эту порку или навсегда её лишиться?

Автор Сергей Непослушный

Воспоминание молодожёнов о порке в детстве

Однажды вечером молодожены Джейсон и Дафни завели разговор о том, как их в детстве пороли. Теперь, оглядываясь назад, они находили в тех порках что-то эротическое, возбуждающее (хотя тогда, в детстве, они не видели в этом ничего приятного). Дафни рассказала, что ее всегда наказывали по одному и тому же, раз и навсегда утвержденному распорядку. Все начиналось с того, что ее мама входила в комнату Дафни, «вооруженная» большой щеткой для волос с гладкой тыльной стороной. Ей она и наказывала дочку. Дафни должна была оголить попу, спустив до колен трусики (или трусики и джинсы) и улечься к маме на колени для получения заслуженной порки. Рассказав про несколько полученных ей особо «хороших» порок, Дафни спросила Джейсона — а как драли его, когда он был мальчишкой?

Я провел детство в небольшом пригороде, — начал свой рассказ Джейсон. Это был стандартный район для зажиточной части среднего класса. Там и дома, и порядки в семьях были стандартными. Отцы, большей частью, работали целыми днями, ну а матери были домохозяйками и воспитывали детей. Папы в то время вообще почти не уделяли детям внимания. Даже если кто-нибудь из детишек заслуживал порку, то его секла мать. К слову сказать, большинство тамошних женщин раз в неделю собирались — посидеть в дружеской компании за чашкой кофе и поговорить о том, о сем.

Я уже говорил, что наш пригород разнообразием не отличался, хоть и был довольно хорошим местом. Однообразными были и порядки в семьях — в том числе и телесные наказания детей. Никто из родителей подолгу не раздумывал, пороть или не пороть провинившихся. Если кто-нибудь из детей проявлял непослушание, то он получал от матери порку. Все матери хранили у себя на холодильниках специальные листы, куда заносились все детские проступки. И если туда был записан хоть один твой проступок, то в конце недели, в воскресенье, тебя ждала порка. Драли нас перед сном, около половины девятого. Воскресными летними вечерами, когда все окна были открыты, человек, идущий по улице, мог слышать, как мамы порют голые попы своих непослушных детишек. В то время никто из нас, детей, не находил это странным. Порки были делом абсолютно обычным. В воскресенье вечером, примерно за полчаса до «отбоя», мамы посылали нас умываться и чистить зубы, а провинившихся при этом особо предупреждали, что их ждет порка. Провинившийся, вместо того чтобы как обычно переодеться в пижаму, должен был раздеться до трусов и в таком виде ждать прихода мамы. В девять часов мама отправлялась укладывать детей спать, а кого надо, и сечь. Если в семье было несколько детей, и если более чем один из них заслуживал порку, то первым драли самого младшего, а заканчивали самым старшим. Хуже всего были те случаи, когда и я, и обе мои сестренки разом должны были быть наказаны. Так как я был самым старшим, то меня пороли последним. Дожидаясь своей очереди, я сидел на кровати и слушал, как идет по коридору мама, как открывается и закрывается дверь в комнате сестренки. Немного погодя раздавались удары весла по голой попе и визг сестры, получающей порку. Пороли нас всегда по голой попе. Закончив первую порку, мама шла в комнату к другой сестре. Ее комната находилась рядом с моей, так что я слышал почти все, происходившее там, даже то, как скрипела кровать, когда мама садилась, чтобы спустить с сестренки трусики и уложить ее через колено. Мама никогда не злилась, наказывая нас. Она всегда обстоятельно объясняла, в чем именно мы провинились, и только после этого начинала порку. Рука у нее была тяжелая. Мы все, получая порку, орали. Я слушал, как ревет моя сестра, зная, что скоро и моя голая попка «отведает» весла. Ну а если мы особо «отличались», то мама, закончив порку веслом, приказывала нам перегнуться через спинку кровати и секла ремнем.