Флагелляция в светской жизни

Потом наши отношения перешли в иное русло. Мы занимались любовью по несколько раз на день, мы сходили сума, но я ее так не разу и не высек, ведь это надо за дело, а она у меня просто золото. А потом, однажды, у нее прекратились месячные… Она сказала, что дед ее убьет если узнает, засечет на смерть. Я сказал что не засечет, так как мы пойдем и поженимся, а потом поставим его перед фактом. Она со мной согласилась. И вот расписавшись и повенчавшись, я в костюме и Лена в подвенечном платье пришли ставить перед фактом ее деда. Он с порога видно понял что к чему.

— Елена ты уже считаешь что тебе не надо мое благословение для таких вещей?

Лена молча смотрела в пол, как на шкодившая школьница.

— Елена я долго буду ждать?

При этих словах Ленины щечки порозовели.

— Деду но я ведь уже замужем!

Со слезами на глазах произнесла Леночка.

— Вот и хорошо, пусть теперь это сделает твой муж, ведь ты знаешь что заслужила? Я не слышу вас юная леди?

— Да

Тихо сказала Лена, и густо покраснев, взяла меня за руку и повила в сарай. Посреди сарая стояла лавка. В углу в бочонки мокли ивовые резки. Она молча закрыла на засов за нами дверь, подошла к бочонку с резками, выбрала одну из самых длинных, около 2 метров, проверила ее на гибкость посвистев ею в воздухе, и подойдя камне стала на колени.

— Ну вот, я была плохой девочкой и не взяла у деда благословения для нашей свадьбы…. я, ну в общем…, 50.

Тихо сказала она, протягивая мне влажную резку со слезами на глазах. Затем она встала, подошла к скамейки и переложила на нее с подоконника всю туже подушечку. Затем сняла венок с вуалью, подошла камне и повернулась спинкой. Она нервно дышала и ее ямка на горлышке прыгала как у птички загнанной в угол, а грудки, по-прежнему задорно торчавшие, то и дело подрагивали когда она всхлипывала.

— Помоги пожалуйста расстегнуть платье.

Я потянул молнию в низ и помог ей скинуть его с плеч. Белоснежное платье словно проскользило по ее нежному телу и упало на пол. Она стояла в беленьком бюстгальтере, беленьких кружевных шортиках, изящно обтягивающих ее упругую кругленькую попачку, и столь тоненьких что они словно таили на ней, и белоснежных кружевных чулках. Мой член уже давно стоял колом. Вот она долгожданная порка моей любимой Леночки.

— Не хныкай, а то добавлю тебе ивовой каши.

Грозно сказал я, рассматривая резку в своей ладони. Я уже понял, что дед называет ее Еленой, а не Леночкой, только перед наказанием, по этому она его сегодня так и поняла с полуслова. И я решил поиграть с ней.

— Елена, — услышав что я ее так назвал, она по привычки вздрогнула, а ее сочная попка на мгновенье напряглась и тут же расслабилась, значит я попал точно в яблочко!- не заставляй меня ждать!

Она послушно стала на лавку коленями, даже не сняв туфелек на шпильках, и потянула кружевное белье к коленкам, обнажая свою подрагивающею попачку. Затем подтянула под себя подушечку и легла на нее так изящно прогнувшись, что я был готов выкинуть этот прут нафиг и взять ее прямо в этой позе, но я обуздал себя, решив проявить характер. Ее попка некогда ранее не казалась мне более сексуальней чем сейчас, выставленной вот так ею кверху, прогнувшись в спинке. Над ее бедрами были четко видны две ямки. Она вытянулась стрункой на лавочке, протянув руки вперед перед собой и сильно схватившись за лавку. Я свистнул прутиком проверяя его в воздухе, еще и еще, и каждый раз попачка моей милой судорожно сжималась в ожидании удара и торопилась расслабится. Она повернула камне голову и тихо сказала:

— Милый, прошу тебя, когда будешь меня сечь не дергай резкой на себя, а то кожу порежешь, она… она у меня нежная.

Не дожидаясь моего ответа она повернула голову назад и положила ее на лавку лицом в низ. Я увидел как она максимально сжала руками лавку, и при этом максимально постаралась расслабить своей задик. Это было сигналом к началу порки. Снявши пиджак, что бы он не мешал, я свистнул резкой и прочертил на ее попке розовую полосу, четко проходившую через обе половинке в ихней самой выпуклой части. Лена не издала не звука, лишь слегка вздрогнула всем телом.

— Раз.

Сказала она тихим голосом. Так продолжилось до 8-й резки. На ней она сильно прогнулась и резко выдохнула:

— Восемь!

Ее попка покрывалась новыми розовыми полосками, в то время как старые становились ярко красными. Я порол ее размерено, не спеша. Ее дыхание на 10 ударе участилось, стало порывистым и глубоким, и немного позже долгожданное тихое:

— Ммм…, пятнадцать.

Теперь стоны сопровождали каждую резку, и становились с каждым ударом заметно протяжнее. Затем она легонько начала повизгивать:

— Ууу…, двадцать два.

— Ау…, двадцать три!