Флагелляция в светской жизни

Яростно брыкаясь ногами, я пытался высвободить ноги, сдерживаемые джинсами и трусами. Мама стянула их с меня до щиколоток, прежде чем уложить меня к себе на колени для наказания, и теперь они создавали серьёзные неудобства. «Мама! Пожалуйста, хватит! Я обещаю никогда больше не грубить! Аййй! Айй!» — я рыдал от непрекращающихся ударов маминой руки, которые становились всё сильнее и сильнее, по мере того как мамин энтузиазм непрерывно рос. Слёзы свободно катились из моих глаз, потому что жгучая боль от маминой ладони становилась сильнее с каждым ударом, но я знал, что самое худшее было ещё впереди. На кровати рядом с маминым левым бедром лежала пластмассовая щётка для ванной с длинной ручкой, и её черёд скоро должен был наступить. Как я себя в это вовлёк? Я задумался об этом, когда мама прервалась на мгновение, чтобы закатать правый рукав. Закатав рукав, она принялась шлёпать мою покрасневшую голую попу ещё больнее. Она раздухарилась, и мне открывались очень несладкие перспективы.

«Эта комната — свинарник!» — воскликнула мама, уперев руки в бока, притопывая правой ногой. — «Я хочу видеть её чистой, живо!» — потребовала она. Переминаясь с ноги на ногу, я состроил гримасу и заявил: «Ну да, да, хорошо. Не нуди». «Следи за языком» — ответила мама, грозя мне пальцем. — «Ты очень нахально разговариваешь, юноша». Посмотрев вокруг на горы хлама, она сказала, что возьмёт и выкинет всё это в помойку. Тут мой испорченный характер дал о себе знать, и я выпалил: «Только посмей, ты горько пожалеешь!» Тут я сообразил, что перегнул палку, и пожалел о том, что сказал. Но, несмотря на это, я продолжал стоять с упрямой ухмылкой на лице. Мама была шокирована, затем оправилась, указала на кровать и сказала решительно: «Ложись. Сейчас же». Я медлил, и она повторила ещё строже: «Я сказала, ложись». Как якобы послушный сын, я сделал что велели, не очень понимая, чего ожидать. Родители не шлёпали меня с восьми или девяти лет, да и тогда это были только лёгкие шлепки рукой. Папу в детстве били, и он не считал нужным бить меня, а у мамы просто не хватало на это энергии. Будучи поздним ребенком, я просто изводил их своим плохим поведением, а они не знали, что со мной делать. Но вот я улёгся на кровать, и мама шлёпнула меня по джинсам раз шесть, довольно сильно. Через джинсы я этого почти не почувствовал — мама поняла это и ушла из комнаты в слезах. Лёгкое чувство тепла наполняло мою попу, наверное, слегка красную, как и щёки от стыда, когда я смотрел, как мама, выходя из комнаты, плачет. Я хотел побежать за ней и извиниться, но не смог заставить себя это сделать. Дурак, — думал я про себя, — добился своего, придурок. Я почти заплакал. Я не хотел её обидеть, правда. Просто опять мой рот-помойка. Я всё ещё ощущал тепло, оставшееся от маминой руки. Она шлёпала со всей силы, но безрезультатно, и это вывело её из себя не меньше, чем моё поведение. Часть меня хотела бы, чтобы она сняла с меня штаны, прежде чем шлёпать, а другая часть — радовалась, что я легко отделался. Я подумал о своём друге, которого родители шлёпают постоянно, причём щёткой для волос — он рассказывал, как больно она бьёт. Ему бы ни за что не сошло с рук такое поведение! Внезапно я осознал, что причинил маме боль, которую она не заслуживает. Равновесие было нарушено, я должен был его восстановить. В течение получаса я лежал на кровати в сумерках осеннего вечера, составляя план и продумывая, что я скажу. Затем, примерно в полпятого, я глубоко вдохнул и взялся за дело. Выходя из комнаты, я почувствовал запах готовящегося ужина. Жаркое, подумал я, наверное, с подливкой. Мама хорошо готовила, а я этого совсем не ценил. Эта мысль подкрепила мою уверенность, и я продолжил своё путешествие, дойдя до ванной комнаты. На полке над раковиной лежала огромная пластмассовая щётка для ванной. Поскольку мамина расчёска была в форме спирали, эта щётка для ванной была самым подходящим предметом, на мой взгляд. Я взял щётку и оценил её вес. С бешено стучащим сердцем, я представил, как больно она жжёт — и для эксперимента шлёпнул ей по своей ладони. Я был шокирован и звонким хлопком, и жгучей болью. У меня даже возникло желание прервать свою миссию прямо тогда. Но упрямство, которое меня во всё это втянуло, снова взяло вверх, и держа в руках щётку, я отправился в гостиную. Мама сидела на диване и читала журнал. Я подошёл и произнёс неуверенно: «Мама…»