Флагман владивостокских крейсеров

Несмотря на мои неоднократные просьбы разрешить попробовать прорваться ночью или в плохую погоду, Петербург и наместник были неумолимы, требуя «во избежание ненужных жертв разоружиться, ибо устаревшая канлодка не может повлиять на баланс сил на море».

Уныние охватило офицерский состав и команду. Война, к которой мы долго готовились, должна была пройти мимо нас. Экипаж начал готовить лодку к длительному хранению, когда 13 января случилось нечто, заставившее меня первый раз нарушить прямой приказ вышестоящего начальника: в Шанхай пришел катер с выжившими моряками «Варяга» под командованием младшего лекаря Банщикова.

Он и один машинный квартирмейстер, управлявший катерной паровой машиной, были единственными относительно здоровыми на борту, хотя синяки и ссадины на лице врача явственно свидетельствовали, что и ему тоже досталось. Двое кочегаров были легко ранены, но остальные две дюжины матросов с геройского крейсера были серьезно ранены или тяжело контужены. Они, по большей части, находились без сознания.

От Михаила Лаврентьевича мы узнали подробности неравного боя, из которого «Варяг» с «Корейцем» вышли победителями по все статьям. Даже «Таймс» не могла не восхититься невероятным исходом сражения. Хотя британцы и не смогли удержаться, чтобы не пнуть походя русских моряков за «неспровоцированное минирование рейда нейтрального порта».

Прочитав это, лекарь с горькой усмешкой рассказал о залпе шестидюймовок «Асамы», вызвавшем детонации и разлет мин, сгруженных перед боем с «Варяга» и «Корейца» на «Сунгари». В недоговоренности и явной неохоте, с которыми лекарь описывал последующую гибель крейсера от полученных в бою повреждений, я тогда увидел страх показаться трусом, ибо он остался единственным выжившим членом кают-компании.

После двухчасового рассказа о бое у Чемульпо Банщиков показал мне и прибывшему на борт «Манджура» консулу П. А. Дмитриевскому записки В. Ф. Руднева, содержащие выводы по характеристикам японских и русских снарядов, а также рекомендации по дальнейшему ведению боевых действий.

Читая эти документы, которые мне тогда представлялись записками с того света, я не мог поверить, что такой объем полезной информации может быть вынесен из одного только короткого боя. И я был абсолютно согласен с тем, что эти записки должны были любой ценой попасть в Петербург с максимальной срочностью.

Проводив доктора и консула на телеграф и приставив к ним вооруженный караул, во избежание, как образно выразился Михаил Лаврентьевич, «провокаций со стороны японских спецслужб», я вернулся на борт вверенной мне лодки. Где и выяснил, что оставлять без присмотра машиниста и кочегаров с «Варяга» было большой ошибкой. За те несколько часов, что меня не было на борту, они успели рассказать свою версию боя всей команде. Из их рассказа следовало, что «Кореец» чуть ли не в одиночку утопил «Асаму», а заодно избил «Чиоду» до полусмерти.

В результате на борту меня поджидал бунт. Впрочем, бунт весьма оригинальный. Вся команда, одевшись в чистое, выстроилась во фрунт на верхней палубе и потребовала немедля идти в бой, «дабы не посрамить памяти» однотипного с «Манджуром» «Корейца», в одиночку утопившего «Асаму». Последним сюрпризом дня стало то, что и офицерское собрание, прошедшее в беспрецедентное нарушение устава без меня, единодушно высказалось за наш скорейший выход в море.

В общем, дальнейшее вам наверняка известно: собрав все находившиеся в порту джонки, мы с консулом ближе к вечеру выплатили каждому капитану, пожелавшему принять участие в спасении экипажа «Варяга», по десять рублей и посулили еще по сотне за каждого спасенного моряка – на столь астрономической сумме вознаграждения настоял Банщиков.

В результате, начиная с семи вечера и до утра, из Шанхая и окрестных деревень всю ночь вниз по реке шел караван джонок и мелких пароходиков. Мы подняли на «Манджуре» фальшивые паруса китайского образца, дабы походить на джонку при беглом взгляде, и влились в процессию около полуночи. В порту при этом пустили слух, что канонерка переходит вверх по реке в Нанкин, дабы обезопасить себя, если капитан глубокосидящей «Мацусимы», караулившей его в устье реки, решит атаковать лодку в порту, как собирались поступить японцы при Чемульпо.

«Манджур» наш проскользнул около трех часов ночи, в самую темень. По выходе из порта мы действительно пошли вверх по реке и, обойдя остров Чуньминдао через пролив Хаймыньцзяндао[3], вышли в море и сразу же по небольшим глубинам пошли на север. Нам очень сильно помогло то, что наш штурман успел еще до войны изучить фарватеры нижнего течения Янцзы от и до, не хуже местных лодочников. «Мацусима» металась всего в тридцати кабельтовых к юго-востоку от нас, пытаясь осветить прожекторами все проходящие мимо нее суда одновременно. Для этого ей приходилось постепенно склоняться на юг от устья реки, следуя за основным потоком джонок.