Флешка

«Мне нужна технология! Технология мне нужна!» – нервно говорил Хозяин на последней, позавчера, встрече. «Работать надо было десять лет, а не балду гонять!» – подумал Шурков, но вслух этого не сказал.

Шурков теперь думал, что не стоило за последние годы так плотно забрасывать дерьмом все вокруг. Это было как покрасить в парке все скамейки сразу – а на чем же тогда сидеть? Дискредитировав все идеи оппозиции, власть и сама осталась без идей. «А без идей нельзя… – думал Шурков. – Никак нельзя».

В сентябре, после того, как были оглашены планы рокировки – премьер становится президентом, а президент, четыре года гревший место, – премьером, позиции Хозяина ослабели. Это было огненные буквы на пиру Валтасара: «Менэ-Тэкэл-Фарэс». Шурков понял это, потому что легенда о Валтасаре давно притягивала его исходившей от нее энергией страшного предопределения. «Ты найден слишком легким… – повторял с тех пор Шурков про себя, видя Хозяина и гадая, понимает ли это он сам. – Неужели не понимает? Неужели верит, что все можно вернуть?»

Народу этой страны надо было срочно что-то предложить, но тут же выяснилось, что предложить нечего – все оставшиеся дороги ведут в ад. Наспех реанимировали правую партию, поставив ее лидером того, за кем, казалось, и не пойдет никто по доброй воле – миллионер, олигарх, бабник. Но так соскучился народ по выбору, что бросился к этому олигарху наперегонки – партию пришлось тут же прикрыть. Хозяин между тем требовал безоговорочной, оглушительной и оглушающей, победы своей карманной партии. Шурков пытался ему втолковать, что, может, не надо никого оглушать – победим как выйдет, обычным большинством – но чувствовал, что Хозяин от этого наливается яростью.

«Сколько есть времени? – тоскливо подумал Шурков. – Эти хреновы митинги. Сто тысяч народу на Болотной – это же как у них вышло? И чем этим москвичам жизнь не нравится? Один-единственный европейский город на всю страну, по выходным пол-Москвы в Прагу летает пиво пить. Что им не так? Уважения захотелось?»…

Людей, этих самых граждан России, Шурков не любил, да к тому же и не уважал. (Чувства эти разные, и одно вполне может существовать без другого). В выпущенной недавно своей книжке он одному из героев дал сказать свои мысли: «Проблема только в том, что, кроме лакеев, в доме никого нет. Триста миллионов лакеев теперь на свободе». Триста миллионов – это было еще об СССР, но с тех пор, думал Шурков, если что изменилось, так только в худшую сторону. Еще и поэтому удивила его реакция народа на выборы. «Думали, что привык народ ко всему, но оказалось – нет… – раздраженно подумал Шурков. – Как в том в анекдоте про осемененных коров, которым, оказывается, надо еще «А поговорить?».

Вообще-то Шурков со своим «прохладным умом» и сам думал, что можно и поговорить. «Тут как в теннисе… – думал он. – Ты можешь не любить и не уважать мячик, ты можешь его ненавидеть, но если хочешь победить, ты будешь за ним бегать».. Однако предложить это Хозяину сейчас, именно сейчас – значит, подписать себе приговор. Не смертный, но такой, что мало не покажется. Ну может и не приговор, но уж точно явку с повинной: все, исписался, истратился, сдулся, не могу, устал. «И что будет? Никого из номенклатуры Хозяин пока не сдал… – подумал Шурков. – Ну отошлют послом куда-нибудь. Буду там книжки писать»… Но понимал Шурков, что он – не номенклатура, не свой, посольство не для него, скорее свешают всех собак. Оставалось надеяться, что если и сдадут, то не сегодня. Однако и завтра в отставку не хотелось.

Отставка была обидна не только сама по себе, сколько еще и тем, что обрывалась отличная, уникальная, возможная только в нынешней России, сделанная чистыми словами, на одном остроумии, карьера. (Шурков гордился тем, что никогда в жизни не работал руками – только головой). Это на Западе, в той же Англии, можно было отсидеться в оппозиции и снова вернуться к рулю. В России система почти всегда, а в последние годы особенно, выстраивалась по принципу «или-или». Проигравший вылетал из власти навсегда, а он к этому не был готов.

Иногда он думал – зачем ему власть? Денег, машин и домов у него было бы не меньше, если не больше, если бы он остался в бизнесе. Перекрывать Енисей, поворачивать северные реки или как-то еще благодетельствовать человечество он не собирался. По всему выходило, что власть нужна была ему как редкий значок в небогатом детстве – чтобы все знали, что больше ни у кого такого нет. С детства, небогатого и убогого, помнил Шурков счастье, какое дает обладание тем, чего нет ни у кого. И терять власть ему было жалко именно как потерять этот значок: не будет его, и сразу никто и не вспомнит, кто такой Шурков, чем интересен. И про 375 оттенков серого забудут тут же. Без власти он был один из громадной толпы, а сливаться с толпой он не хотел.