Флэшмен на острие удара

Но вряд ли их стоит называть дикарями. Позади них, в верховьях Сырдарьи и Амударьи, находились великие города — Ташкент, Коканд, Самарканд и Бухара, которые были высокоцивилизованными уже в те времена, когда русские еще без штанов ходили. Именно эти места на самом деле интересовали Москву, о чем и говорил Игнатьев, хвастая, что их захватят по пути в Индию. Вожди вроде Якуба и Кутебара вели отчаянную битву на последнем рубеже, надеясь остановить оккупантов на ничейных землях, лежащих на восток от Аральского моря и вдоль Сырдарьи.

Именно по краю этой ничейной земли ехали мы в ту ночь бегства из форта Раим. Изматывающая скачка, час за часом, сквозь ночную тьму и серебристый свет утра, оставляя за собой мили пустынь, оврагов и иссушенных степей. Людям Якуба удалось распилить цепь, сковывающую мои лодыжки, чтобы можно было ехать верхом, но скакал я, словно в полудреме, лишь смутно видя окружающие меня одетые в халаты фигуры, чувствуя запах попон из верблюжьей шерсти и норовя провалиться в спасительное забытье беспробудного сна.

Недурное оказалось это местечко — тот оазис в глуби Красных песков Кызылкума, на который русские не осмеливались пока покуситься. Помню, как я пробудился, услышав журчание воды, выбрался из палатки наружу и застыл, моргая, при виде длинной долины, усеянной палатками, и деревушки с изящными белыми домиками, притулившимися к одному из склонов, утопающему в зелени. Слышался смех женщин и детей, а кругом сновали таджикские всадники на своих лошадях и верблюдах: тощие, страшные, заросшие бородами парни, увешанные оружием с головы до ног — вовсе не та компания, с которой в обычных обстоятельствах я предпочел бы иметь дело. Но один из них, проезжая мимо, воскликнул: «Салам, английский!», а какая-то женщина принесла мне хлеб и кофе, и все вели себя очень дружелюбно.

Где-то — полагаю, в своем знаменитом труде «Дни и странствия солдата» — я немало места уделил этой долине, рассказав про уклад и обычая тех племен и про то, каким раем показалась она мне после пережитого ужаса. Так оно и было. Большинство парней на моем месте, без сомнения, просто наслаждались бы своей свободой, вознося хвалы Провидению и набираясь сил для дальнейших рискованных приключений. Но этот рецепт не по вкусу Флэши. Едва очнувшись, я стал задумываться на предмет будущего. Уже тем самым утром, пока местный кузнец под одобрительные возгласы толпы снимал с меня оковы, я напряженно думал: «Так, пока все замечательно, но что дальше?» Огромная русская армия в форте Раим находилась еще слишком близко, и я не мог спокойно чувствовать себя, пока не окажусь в месте, которое можно счесть совершенно безопасным — на Беркли-сквер, например, или в одной уютной пивнушке в Лестершире.

Лучшим вариантом представал Афганистан — не то место, куда я готов отправиться по собственной воле, зато единственный путь в Индию, к моим соотечественникам, да и Якуб-бек, по моим наметкам, поможет мне безопасно достичь его в благодарность за услуги, оказанные в темнице форта Раим. Как-никак, сидели вместе, а он явно человек влиятельный — не удивлюсь, если у него в друзьях числятся все бадмаши ^[104]и угонщики скота от этих мест до самого Джелалабада. При необходимости он даст мне эскорт, мы сможем ехать под видом перегонщиков табунов или чего-нибудь навроде, и при помощи знания персидского и пуштунского я без проблем проберусь через Афганистан. Опыт есть. И эти подлые русские не успели пока, слава богу, отрезать путь. И тут, строя планы, я вдруг осознал всю бесподобную прелесть ситуации: я свободен, нахожусь недалеко от Индии и знаю все подробности плана Игнатьева! О, скорее всего Ист сообщил о нем Раглану, но это такая мелочь по сравнению величайшей перспективой, открывающейся передо мной: прославленный Флэши, которого в последний раз видели врубающимся на полном скаку в ряды русской армии при Балаклаве, восстает из пепла под Пешаваром, облаченный в романтический туземный наряд, и сообщает британскому гарнизону сногсшибательные вести.