Флот нашей родины

Эдельмиллер — радист «Рюрика», сочувствовал восстанию. Его завербовала организация как нужного человека, чтобы подать сигнал к восстанию. Кроме того через него узнавали содержание всех секретных телеграмм. На суде фигурировали перехваченные письма, которые он писал родным до ареста. В письме от 19 апреля он писал: «В Петербурге начались беспорядки. Заводы забастовали. Пожалуй, и к нам перебросится, тогда придется пойти по стопам 1905 г., и опять будут котлеты из свежего капитанского и адмиральского мяса… Эх, Ваня, какие дела настали!» В другом письме он описывает настроение на кораблях: «Всего описывать — нехватит бумаги. Возмущение необычайное, и прошлая придавленность прошла».

Всем указанным выше товарищам, за исключением Эдельмиллера, а также Щуке, Новоженину, Ярускину, Базилевичу, Бондареву как главным подстрекателям к восстанию прокурор потребовал смертной казни. Для остальных он потребовал разных наказаний: крепость, тюрьма, каторга, ссылка.

Перед судом прошло около 30 свидетелей. Характерно, что все свидетели, за исключением провокаторов, которые также были привлечены судом как свидетели, не только не выдавали товарищей, а, наоборот, всячески выгораживали их. Например боцман Дальниченко защищал Нечаева и других. Свидетель Шишов отрицал, что готовилось восстание, он утверждал, что моряки собирались и попросту распивали пиво. Даже незначительные показания, данные на предварительном следствии, он в дальнейшем отрицал как явно несоответствующие действительности.

Унтер-офицер Царев, едва переступив порог судебной залы, не дожидаясь вопросов, заявил: «Все арестованные — люди хорошие. Я их знаю!.. Зачем их судить?»

После «показания» каждого провокатора брали слово подсудимые и резко и смело разоблачали этих служителей охранки, что приводило суд в замешательство. Так, после показаний провокатора Шмелева выступил с большой речью старший писарь корабля «Павел I» Пурвин. Он был тоже участником подготовки восстания. Матросы предполагали, что Пурвий в момент восстания, как более грамотный (он окончил мореходную школу), должен принять на себя все управление машинами корабля. Пурвин на суде произнес горячую речь, в которой обличил провокатора Шмелева. В своей речи Пурвин говорил: «Шмелеву верить нельзя, он провокатор и вдобавок к этому лентяй. Все, что показал здесь Шмелев, — это неправда. Шмелеву кто-то подсказал, чтобы он обвинял здесь ни в чем неповинных людей. На меня же Шмелев показывал по злобе. Шмелев раньше работал при мне писарем. Я его выгнал за лень и безграмотность, поэтому Шмелев и показывает на меня, что я участник какой-то подпольной организации».

Выступление Пурвина и других подсудимых, а также и свидетелей скомпрометировали провокатора Шмелева окончательно. Такая же участь постигла и его сподвижников и особенно матерого шпиона Орлова, которого охранка неоднократно перебрасывала с корабля на корабль для провокаторской работы. Подсудимые при судебном опросе прямо говорили: «Орлову верить нельзя, ибо то, что он показывает, продиктовано ему кем-то, кто затеял этот судебный процесс». Казенная защита, которой по штату было положено не столько защищать революционных моряков, сколько оправдывать «законные» действия царского судилища, — и эта защита вынуждена была говорить на суде в ряде случаев необычным языком.

Защитник Корнев в своей речи указывал, что этот судебный процесс имеет огромное политическое значение. За ним следит вся Россия, и если приговор суда окажется суровым, он окрылит рабочих и революционеров и даст им повод думать, что можно повторить дела 1905―1907 годов. Корнев и его сподвижники боялись повторения революции 1905―1907 годов. И только исходя из этого, Корнев требовал осторожного подхода суда, а вовсе не потому, что был истинным защитником подсудимых матросов. Интересно привести ту часть его речи, где он со скорбью говорил об успехах революционного движения во флоте: «За последние десять лет революционные организации, считаясь с полуграмотностью матросов, считаясь с тем, что у них есть верхушки знаний, считаясь с тем, что состав офицеров далеко не достаточен для постоянного бдительного наблюдения за матросами… эти слабые места нашей военной мощи прекрасно учли революционные организации, направили все свои усилия на флот… И что же? Не надо закрывать глаза: попытки их довольно часто в последнее время бывали удачны».

Дальше он указывал, что офицеры кораблей, и в частности «Рюрика», не знали души матросов, а поэтому охранка, не надеясь на офицеров, послала на корабль провокатора Орлова и ему подобных. Орлов раньше был под судом и приговорен к каторжным работам. Будучи арестованным, он дал согласие работать провокатором. За это его не только помиловали, но и снова отправили во флот для работы по заданиям жандармского отделения. И Орлов оправдал доверие охранки.