Фонарь под третий глаз

Скомканно попрощавшись и поблагодарив Серафима Карловича, мы покинули его дом-музей.

— Ни фига себе расценки у твоего дружка, — проворчала Манька, тыча пальцем в кнопку лифта. — Мог бы и скидку сделать… Кстати, Шурик, а почему ты этого Карловича фашистом обозвал?

— Так ведь он немец. Обрусевший, правда. Бирнбахер его фамилия, — охотно отозвался Шурка. — Послушайте, хочу еще раз кое-что пояснить для особо умных: Серафим Карлович не мой дружок. Я его вижу впервые в жизни. Чего ты таращишься? — неожиданно разозлился шеф, заметив, как округлились у меня глаза. — Да, первый раз. Это Игнат вывел меня на Карловича.

— Игнат?! — в один голос воскликнули мы с Манькой. Она презрительно, а я удивленно.

— Ну, да, Игнат. Чему тут удивляться? Антиквар проходил у него по какому-то делу как свидетель. Хотя Игнат говорил, что по Серафиму тюрьма плачет. Но… Слабая доказательная база, — важно закончил Шурка.

Маруська что-то неразборчиво пробормотала. Я уловила только «сам» и «в гробу я видала». Подъехал модерновый, суперсовременный лифт.

— Как они их делают? — заинтересовалась я механизмом. — Почему, скажите мне, наши лифты тарахтят и застревают, а буржуйские ездят годами и не ломаются?

Не успела я закончить мысль, как чудо инженерной капиталистической мысли нервно дернулось и застыло. Свет медленно растаял, как мороженое в жару.

— Что это? — испугалась Маруська.

— Чубайс опять балуется с электричеством, — попыталась я пошутить.

— Да нет, — встрял Шурка. — Это Славка накаркала. Я давно подозревал, что она ведьма. Одни глазищи ведьмацкие чего стоят — зеленющие, как болото. Так и затягивают, так и затягивают…

Последние слова шеф произнес зловещим шепотом, отчего у меня вдоль позвоночника проползли колючие мурашки. Манька взвизгнула:

— Дурак! У меня и так сердце в штаны упало. Зачем девушек пугаешь?

— Вас испугаешь, пожалуй. То у них убийство, то экспонат венского музея… Чисто банда, ей-богу!

— А при чем здесь мы?! — взвилась Маруська, моментально выходя из себя. В таких случаях она начинает отчаянно жестикулировать. Руки у нее длинные, в темноте лифта избежать с ними столкновения невозможно, поэтому я благоразумно присела на корточки. Манька продолжала бушевать:

— Нет, Славка, ты только послушай своего начальника! По его словам, мы с тобой просто крестные матери какие-то! Якудза, блин, Коза Ностра!

Они еще долго могли препираться, грозя перегрызть друг другу глотки, если бы я не закричала:

— Ну, хватит! Разорались, как два петуха в одном курятнике. Чего не поделили-то? Лучше обсудите ситуацию и решите, каким образом нам отсюда выбираться.

В стане спорящих повисла пауза, затем послышалась какая-то возня, а следом — звуки неопределенной этиологии. Некоторое время я прислушивалась, но разобрать что-либо было невозможно, поэтому я нащупала в своем рюкзачке сотовый телефон. В неверном голубом свете удалось разглядеть, что… Манька с Шуркой целуются самым бессовестным образом!

— Вы с ума сошли! — простонала я.

Подружку и начальника отбросило друг от друга, словно две одинаково заряженные частицы, которые внезапно столкнулись лбами.

— А что такого? — неестественно спокойным голосом спросила Манька. Шурка смущенно кашлянул и невнятно пробормотал:

— Надо связаться с диспетчерской и сказать, что мы застряли.

— Действуй, — разрешила я, а сама погрузилась в размышления по поводу только что увиденного.

Ну, Шурка наш — волокита еще тот, это всем известно. От ухаживаний шефа нас, сотрудниц фирмы, спасает только им самим выдвинутый постулат: никаких романов на работе. В свободные минуты Шурка с удовольствием хвастается сокрушительными победами на любовном фронте. По правде сказать, мы уже давно заблудились в его Милочках, Леночках, Валечках, да и сам любитель «сладенького» несколько раз забывал или путал имена своих красоток. Тогда я посоветовала боссу звать их киска, рыбка, пупсик — клички универсальные, забыть или перепутать невозможно, а девушкам приятно. Интерес к Маруське со стороны шефа более или менее ясен. Но Маня?! Буквально несколько часов назад она лила водопады слез по Игнату и готова была простить своего непутевого любимого. И вот, пожалуйста, — целуется с его лучшим другом! Господи, да как же эта парочка будет смотреть в глаза Игнату?! А я что ему скажу? При мысли, что придется разговаривать с Игнатом, я издала тихий протяжный стон.

— Славка, ты плачешь, что ли? — Манькины руки нащупали мою голову. — Почему это ты уменьшилась в размерах?

— От стыда скукожилась. Как вы могли так поступить?

— Я и сама не знаю, как это получилось… Случайно как-то. Но я обещаю, подобного больше не повторится.

— Почему же? — подал голос Шурка. — А мне очень даже понравилось, я бы повторил!

— Перебьешься! Это была минутная женская слабость, а ты подло ею воспользовался, — огрызнулась Манька.

До меня донесся тяжелый вздох, говоривший, должно быть, о глубине разочарования любимого шефа.

— Ты связался с диспетчером? — спросила я, чтобы направить Шуркины мысли в нужное русло.