Фонарик

И перед глазами сквозь свет появилась мамина улыбка. Та самая улыбка не только на губах, а больше в глазах, которую он часто видел до аварии. Она так улыбалась, когда слушала его рассказы, когда они бегали наперегонки по лесу, когда она приходила поцеловать его перед сном. Вот его хорошее настроение. Всегда неизменно. Мама.

Он открыл глаза и посмотрел на маму. Она сидела, задумчиво глядя перед собой.

Он наклонился к ней, испытав сильную боль в бедрах и едва держась на маленьких протезах. Она поняла на него глаза и привычным движением придержала за предплечье.

– Малыш, что случилось?

– Я люблю тебя, мама.

И хорошее настроение вернулось. Он увидел ту улыбку и тот блеск в глазах, который был раньше. Почему он не говорил этих слов так долго? Потому что ему было больно, ему было плохо. Он не думал о том, как больно и плохо ей. Он не представлял, что каждую клеточку его тела она чувствует в сто раз сильнее, чем он сам.

У мамы вновь глаза заблестели от слёз. Но это были хорошие слёзы. Как и настроение.

– Я тоже тебя люблю, Счастье моё. Больше жизни.

Он смотрел на неё сверху вниз и понимал, что теперь всё будет по-другому. Что эта встреча в вагоне метро изменила его настрой на будущее. А главное восстановила ту связь с мамой, о которой он совсем забыл.

Он посмотрел на место, где сидела девочка, но её уже не было. Только его взгляд зацепился за предмет под сиденьем.

– Мам. Подними, пожалуйста, там под сиденьем.

Мама подняла предмет и протянула ему. Он взял из её рук маленький детский фонарик.

– Нам пора выходить?

– Да, – спохватилась мама, и они двинулись в сторону двери.

Проходя мимо обладательницы скрипучего голоса, которая ворчала себе под нос: «Сиськи коров. Да что он понимает?», мальчик достал из кармана конфету и протянул ей.

Когда старушка взяла её, он не удержался и приподнял штанину так, что стал виден металл протеза.

– Я очень надеюсь, что проходя десять километров до школы Вы не испытывали такой боли, как я, – улыбнулся он.

Конечно, он увидел ту смесь жалости и стыда, которая промелькнула на лице старушки, но на этот раз ему не стало противно. Ему стало жалко её: она ведь «ругается в очереди», значит несчастна.

Он догнал маму и взял её за руку. Взял не потому, что не мог идти сам. Взял, потому что хотел держать её за руку. Он хотел быть с ней и с хорошим настроением. В другой руке он крепко сжимал маленький детский фонарик.