Приезд секретаря российского министра иностранных дел в Саксонию совпадает со временем пребывания там знаменитого авантюриста, загадочного обладателя секрета философского камня графа Сен-Жермена. Тот спешит предложить влиятельному русскому свои услуги: сулит «золотые горы», обещает познакомить со своими служащими к пользе России проектами и рекомендует отменное лекарство для его жены. Предложения по обогащению Российской империи Фонвизин вежливо отклоняет (хотя и передает Никите Панину) под тем предлогом, что в Дрездене находится российский поверенный Василий Григорьевич Лизаневич, к которому и надлежит отправлять подобные бумаги. Лекарство же ожидаемого облегчения Екатерине Ивановне не приносит, и на этом основании «искуситель» и «чудотворец» Сен-Жермен незамедлительно объявляется «первым в свете шарлатаном». Правда, Фонвизин отдает ему должное, не без изумления называет французского «алхимиста» и целителя «весьма чудной тварью» и упоминает в одном ряду с Вольтером и Руссо.
Покинув Саксонию, Фонвизины оказываются в пределах Священной Римской империи и довольно быстро следуют через множество одинаково крошечных немецких государств. Везде с них взимают немалую дорожную пошлину, а вытащив из непролазной грязи, объясняют, что по приказу владеющего государя проезжающим вменяется в обязанность оплачивать строительство мостовой, правда, лишь запланированное. Везде они избегают встреч с хозяевами тамошних земель и, не теряя времени на придворные церемонии, стремительно приближаются к границам Франции. Исключение сделано лишь для двух имперских городов, Франкфурта-на-Майне и Мангейма. Первый славится своими древностями, которыми русский путешественник сильно интересуется, второй является резиденцией курфюрста Пфальцского, встреча с которым для Фонвизина обязательна и вызвана причинами сугубо политического характера. Франкфурт, названный Фонвизиным хранилищем старинных «знаков невежества», сильно его разочаровывает («все сие поистине не стоит труда лазить на чердаки и слезать в погреба», — пишет он Петру Панину 22 ноября/3 декабря 1777 года), Мангейм же производит самое приятное впечатление. Просвещенный и обходительный курфюрст Карл Филипп Теодор подтверждает свое расположение к российскому двору, уважение к Никите Панину и к его секретарю. Город же, «строение» в котором «новое и регулярное», кажется Фонвизину самым лучшим во всей Германии. Правда, Мангейм — это уже почти Франция, и мангеймцы сильно отличаются от прочих немцев.
Отъехав от Мангейма всего на полмили, Денис Иванович с супругой достигают рубежей Франции и, начиная основную часть поездки, отправляются на юг — в Лион, а оттуда — в Монпелье, где Екатерина Ивановна должна пройти курс лечения. Первым французским городом, оказавшимся на пути Фонвизиных, становится Ландо, «крепость знатная», но «прошибшая» путешественников «мерзкой вонью». Фонвизин — не первый русский вояжер, отметивший это обстоятельство: что «Париж воняет», в России узнали от самого Петра Великого; что французы имеют обыкновение выливать помои из окон прямо на улицу, не писал только ленивый. Фонвизин же делает тему французской нечистоты едва ли не центральной в своем повествовании: улицы тамошних городов узки и грязны, простой народ нечистоплотен, белье аристократов грубо и несвеже, отвратительный запах кажется ему приметой всей Франции. И это притом что географическое положение Лангедока позволяет назвать его истинным земным раем: северянина Фонвизина восхищает прекрасный южный климат, высокие и ясные небеса, яркое солнце, превосходные виды — тамошняя зима выигрывает даже по сравнению с русским летом; воистину «Господь возлюбил видно здешнюю землю», — сообщает он в письме П. И. Панину от 22 ноября / 3 декабря 1777 года. Но Франция для Фонвизина — далеко не рай, а господа французы, привыкшие быть образцом для всех европейских народов — не его обитатели: по признанию русского путешественника, он верил, что найдет здесь райские куши, но, к сожалению или к радости, в ожиданиях обманулся. В своих иронических отчетах Фонвизин продолжает словесную игру, и введением райской темы эта игра не ограничивается.