Что она помнит целиком – мгновенные расчеты, которые она проделала по поводу расписания мужа и детей, ведь и то и другое надо учесть, взвешивая предложение Берни; небрежный тон – она не могла поверить, что способна на подобное: им она выдала, что готова работать только в эти часы, и ни в какие другие.
«Зато я сделаю все, что в моих силах» – сказала она.
Она слышит удар, когда Тимми пинает стул, прежде чем усесться, мягкий звон ложки Тэмми в ее миске. Поворачивает голову, чтобы поймать отражение в шкафу, набитом фарфоровой посудой, и думает, что первым делом бросаются в глаза ее кудри.
Секретари в «Кляйн&Саундерс» носят подрезанные, гладко зачесанные волосы, и, хотя Лэйни проработала там всего пару дней, она начала думать над тем, каково будет ей с другой, совершенно другой прической.
Элиза подозревает, что в ее жизни никогда не будет таких ночей, чудесных, полных удовольствия. Встречи в Ф-1 слишком удивительны, чтобы осознать их во всей полноте. Она оживляет их в памяти снова и снова, как захватывающие сцены из кино, показанного на пятидесятифутовом экране «Аркейд синема», в то время как обычную жизнь демонстрируют по крошечному ТВ Джайлса.
Как весь бассейн вспыхивает электрическим огнем, едва она входит в лабораторию. V-образная волна на поверхности отмечает скольжение существа под водой навстречу ей. Вареные яйца, столь же гладкие и теплые, как кожа младенца, его голова, поднимающаяся из воды, глаза, все еще золотые, но не такие яркие, более человеческие, и мерцающие, а не пылающие.
Уютное, мягкое аварийное освещение, словно подсветка рождественских яслей. Массивные «клинки» на руках существа, двигающиеся настолько деликатно, что он мог бы погладить птенца. Выражения лица, о которых она сама забыла, что они ей доступны: прикушенная от воодушевления нижняя губа отражается в металле хирургических столов, расширенные глаза – в воде бассейна, беззаботная улыбка – в его сияющих глазах.
Даже ежедневная «пахота», угнетающая прелюдия перед визитом в Ф-1, гаснет в этом свечении. Утренние яйца не просто бултыхаются в кастрюле, а весело плещутся. Никакого больше мрачного переползания из комнаты в комнату, она движется как Боджанглес.
Ее выбор обуви с каждым днем становится все больше похожим на шоу, она струится вниз по пожарной лестнице «Аркейд» так, словно та покрыта блестками, танцует на только что вымытом полу «Оккама», наблюдая, как ее яркие туфли отражаются в нем, напоминая сияющее рассветное солнце над озером. Зельда подтрунивает над жизнерадостным настроем подруги и говорит, что Элиза ведет себя как она сама, когда они с Брюстером только встретились, и этот комментарий Элиза отвергает, притворяясь, что она рассержена.
Потрепанный, шершавый, точно мех старого кота, картон обложки для пластинок, двенадцатидюймовый квадрат, скрывающий целый мир веселья. Существо, показывающее «запись», не успевает она одолеть и половину пути до бассейна, стоящее вблизи бортика, плечи расправлены, чешуйки на груди поблескивают, как витрина ювелирного магазина.
Пыль, сброшенная с иглы проигрывателя будто слеза с ее глаза.
Майлс или Фрэнк, или Хэнк, или Билли, или Пэтси, или Нина, или Нэт, или «Фэтс», или Элвис, или Рой, или Рэй, или Бадди, или Джерри Ли сливаются в ангельский хор, каждое слово в песне беременно историей, которую существо желает понять. Его свет, чувствительное разумное мерцание, симфонический ответ пурпурному сиянию эстрадных исполнителей, голубой пульсации рок-н-ролла, темно-желтому полыханию кантри, прерывистому оранжевому пламени джаза. Касание его руки, редкое, но вызывающее дрожь, когда он забирает яйцо у нее с ладони.
Один раз она осмеливается протянуть пустую руку, но он все равно поднимает свою, осторожно ведет когтями по ее запястью, сворачивает пальцы в кулак у нее в ладони, словно изображая удовольствие от игры «тут есть яйцо», и позволяет ей сжать его лапу собственными пальчиками, на один момент превращая их из прошлого и настоящего, человека и зверя просто в мужчину и женщину.
Сексуальные сигналы в джунглях выглядят красноречиво: мучительные завывания, вздыбленная шерсть, распухшие гениталии, яркие цвета.
Сигналы Лэйни столь же очевидны: то, как опущены глаза, как сложены губы. Удивительно, как дети не морщат носы под напором феромонов, когда она накидывает плащ поверх фартука и провожает их к автобусу.
Затем она возвращается и позволяет плащу упасть на ковер, словно в кино. Прикасается к перилам лестницы на второй этаж единственным пальцем и спрашивает:
– У тебя есть время?
Его разум задыхается под напором обезболивающего, ревет, словно торнадо, запертое в подвал, и слова ему недоступны. Она мягко разворачивается и шагает вверх по лестнице, бедра качаются точно хвостовые перья горделивого попугая ара.
Стрикланд сует тарелку в раковину, вытряхивает омлет и включает измельчитель отходов. Эта штука походит на стаю голодных пираний, желтые пятнышки возникают на нержавеющей стали.