Формула-1. История главной автогонки мира и её руководителя Берни Экклстоуна

Через месяц Алонсо выиграл Гран-при Италии и принёс Деннису извинения, которые тот принял за чистую монету. Он и не подозревал, что испанец уже отправил Мосли все письма. Тот, в свою очередь, разослал их пилотам, обещая полное прощение всякому, кто сообщит полезную информацию о шпионском скандале. В ответ на это предложение всё тот же Алонсо отправил ему переписку на испанском: в ней обсуждались новая тормозная система «Феррари» и состав газа, которым итальянцы накачивают колёса. Мосли вполне мог бы не обращать внимания на письма и спустить дело на тормозах, поскольку никаких доказательств причастности Денниса обнаружить так и не удалось. Вместо этого, услышав от Экклстоуна, будто бы итальянская полиция располагает копией 323 СМС, которыми обменивались Кохлен и Степни, он решил: Деннис что-то скрывает. «Чтобы договориться перейти в „Хонду“, не нужно три сотни сообщений», — заявил он одному журналисту.

Деннис возмутился, и Мосли «согласился забыть» про обвинения в его адрес. В сентябре команды прибыли в Спа на четырнадцатую гонку сезона, и он предложил сфотографироваться вместе «в знак примирения». Впоследствии Деннис заявлял, что это была спланированная провокация. Толпа фотографов запечатлела его в простой жилетке на лестнице моторхоума «Макларена», а Мосли с царственной улыбкой возвышался на ступеньку выше. В любом случае никого эта сцена не убедила, поскольку босс «Макларена» заявил: «Я сражаюсь за своё доброе имя и за доброе имя моей компании». Денниса возмутило, что ему не верят.

Как отмечал Экклстоун, атмосфера в Спа была «напряжённая, но никто не ожидал взрыва. По-настоящему беспокоились две замешанные в скандале команды, а остальные радовались проблемам конкурентов». После Сильверстоуна борьба «Макларена» и «Феррари» обострилась. Судьбу чемпионата должны были решить четыре завершающих этапа. Накануне Гран-при Бельгии к Мосли приехал Алонсо. «Он хочет от тебя гарантий, что никаких неприятностей не возникнет», — объяснил Экклстоун.

Алонсо считался превосходным пилотом, но весьма неприятным человеком. Кое-кто из испанцев утверждал, что болезненная амбициозность сформировалась у него под влиянием отца — тот был инженером по взрывным работам, и подчинённые его терпеть не могли. Однако Мосли не волновал характер гонщика, и он заверил Алонсо, что всё будет в порядке. Друзьям Экклстоун объяснял: «Максу не нравится, что Рон выпендривается. Рон ведь лично руководит командой. Наверняка он что-то знал».

Когда Мосли выступил перед журналистами в Спа, Деннису стало совсем не по себе. Тот заявил: «До сих пор я верил Рону. В конце концов, я знаю его сорок лет. Однако сейчас я сомневаюсь, что он был полностью откровенен».

По мнению Мосли, шеф «Макларена» изобретательно лгал, спасая свою шкуру. Их взаимная неприязнь стала в паддоке притчей во языцех, но даже Деннис был потрясён, услышав от журналистов про обвинения президента ФИА.

«При Мосли всем, кроме избранных, полагается ходить на цыпочках», — говорил он. Наученный горьким опытом, Деннис опасался стать следующей жертвой Мосли, «язык которого разит, как рапира». В плане правосудия «Формула-1» недалеко ушла от «Алисы в Стране чудес», и обвинительный приговор там часто выносился ещё до слушания. Деннис уверял, что президент ФИА «приукрашивает, поскольку чем глубже он вникает в дело, тем меньше у него доказательств». Противник, по его мнению, не находил себе места от зависти. Своим помощникам он объяснял: «Макс всегда завидовал мне, Фрэнку и Кену, потому что у нас дела шли хорошо, а его машины никуда не годились. Он был одним из нас, но, став президентом, накидывается на всех подряд. Ему власть ударила в голову».

В ответ на эти обвинения Мосли потребовал независимого обследования компьютерной сети «Макларена». Тридцать с лишним экспертов, нанятых американской юридической фирмой «Сидли Остин», тщательно изучили компьютеры, а адвокат допросил всех сотрудников команды. Однако ещё до их доклада Мосли и члены мирового совета собрались в Париже, чтобы выслушать точку зрения Денниса в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

Перед слушанием Экклстоун с Деннисом много разговаривали по телефону.

— Приходи один в чистой рубахе и сдавайся, — посоветовал Экклстоун.

— Но я же невиновен! — упорствовал Деннис, не желая слушать своего «бессердечного» собеседника. — Послушай, Берни, Кохлен же всего один. Как он мог рассказать что-то 136 конструкторам «Макларена»? Это невозможно, и никаких доказательств нет. Я не собираюсь сдаваться.

Деннис не был силён в интригах. Экклстоун мог бы выторговать для него прощение, как в 94-м для Бриаторе в Париже, однако их отношения исключали всякие дружеские услуги.

Деннис злился: «Макс только рад моим мучениям. Для него честность — это просто слабость». Если раньше Мосли часто шёл на сделки до слушания, то Деннису он такой поблажки не предоставил. Обсуждать было нечего.