Формула одиночества

– Ладно, только не теряйся, когда мы из поезда выйдем. У тебя, смотрю, одна сумка, а у меня вон какой чемоданище. Настоящий бегемот! Буду в нем жить, если не сниму квартиру. Представляешь, личное бунгало прямо на пляже... – Сабрина мечтательно закатила глаза. – А рядом мачо... Нет, абрек! Смуглый, жилистый, в черкеске с газырями, в папахе, с кинжалом! Усатый! – Она закрыла лицо руками. – Боже, как я люблю усатых мужчин с бритой головой!

Марина представила это сочетание и фыркнула:

– Так то ж не мачо, а Григорий Котовский, – и на всякий случай уточнила: – Герой Гражданской войны.

Но Сабрина выхватила только слово «герой».

– Ну да, герой! – оживилась она. – Лысые мужчины такие сексуальные!

«О боже! – тоскливо подумала Марина. – Заткни этой шлюшке рот!»

В это время поезд нырнул в туннель. Грохот колес заглушил болтовню Сабрины, а тусклый свет в купе, Марина очень на это надеялась, не позволил попутчице разглядеть кислое выражение на ее лице. Они долго мчались сквозь кромешную темноту, затем поезд вырвался из туннеля. Марина замерла от восхищения. На склонах гор тут и там виднелись белые, утопавшие в садах двухэтажные особняки с уютными двориками и верандами, обвитыми виноградом; застыли вдоль дороги темные кипарисы, издали похожие на клинки кинжалов; пальмовые аллеи сменяли ряды высоких эвкалиптов и платанов; буковые и кленовые леса затянули горы, а низины утонули в зарослях орешника, акаций, олеандров и неизвестных ей деревьев, окутанных розовой и белой дымкой соцветий.

Цветочный запах стал гуще, словно в купе разлили флакон дорогих духов.

– Туапсе! Туапсе! Готовимся к выходу в Туапсе! – прокричала за закрытыми дверями проводница.

Но эти крики не касались Марины, и она привычно не обратила на них внимания. Она с восторгом вдыхала проникавшие сквозь задраенное стекло ароматы. А поезд уже мчался по городу. Потоки машин, красивые дома, санатории, магазины, рекламные щиты, кафе, кафе, еще одно кафе... Куртины роз, кусты бегоний, лохматые пальмы, снова кипарисы, усыпанные крупными, словно восковыми цветами магнолии и мелкими ярко-красными розетками – гранатовые деревья... Все это мимо... Мимо...

Вдруг горы раздвинулись, словно театральный занавес, и Марина увидела море. Сердце ее сжалось. Она так долго ждала его появления и все же оказалась не готова воспринять и этот бесконечный простор, и эту голубизну, и белые барашки волн, и солнце, чьи лучи разбивались о воду на тысячи осколков. И эти осколки блестели, переливались, играли, рябили в глазах, заставив Марину зажмуриться. Она надела темные очки, и краски тут же померкли, словно лазурь подправили серым цветом.

– Смотри, смотри! – вскричала Сабрина и, вскочив, стала вглядываться в окно. – Сколько мужиков на пляжах! – Она вернулась на полку и довольно потерла ладони. – Много потеряешь, подруга, в этих Гаграх!

– Каждому свое! – ответила Марина. Честно сказать, обнаженные тела на гальке ее интересовали мало. Правда, их обилие в какой-то степени радовало, значит, море прогрелось, а она страсть как не любила купаться в холодной воде.

– Ой-ей-ей! – обиженно отозвалась Сабрина. – Корчишь из себя... Знаю я таких монашек! А сами как дорвутся! Встречала я однажды одну профессоршу. Сначала она носом крутила, а потом ударилась во все тяжкие. Она у меня за стенкой жила и такое откалывала, рассказать – не поверишь! О-о! – Сабрина томно закатила глаза. – А днем такая образцовая, скромная.

– Ты зачем мне об этом рассказываешь? – улыбнувшись, спросила Марина. – Я смахиваю на эту профессоршу?

– Ну, не совсем. – Сабрина пожала плечами. – Той оторве лет пятьдесят уже стукнуло. И толще тебя она была раза в два, если не больше. Но поначалу все кривилась, ну как ты точь-в-точь... А после шорты натянула, майку с крутым вырезом и понеслась по кочкам...

– Сабрина, будь добра, избавь меня от этих милых подробностей! – Марина в упор посмотрела на соседку по купе. – Мне это неинтересно!

– Ну и дура! – надулась Сабрина. – Ты в колготках небось на пляж пойдешь и в бронежилете?

– Это мое дело, в чем ходить на пляж, – сухо сказала Марина. – Тебе нравится отдыхать в кругу поклонников, мне – в одиночку. Толпы мне дома хватает.

– Слушай, ты, наверное, в библиотеке работаешь? Или училкой? Начальных классов? – снова оживилась Сабрина. – Это такие, как вы, учат детей, что у нас секса нет! Вот и вырастают озабоченные, все в угрях и в сперме... А в Америке пацан уже в четырнадцать лет взрослых телок трахает, конкретный опыт зарабатывает.

– А ты бывала в Америке? – усмехнулась Марина. – Своими глазами видела этих пацанов? Или на себе испытала?

Сабрина поморщилась:

– Была, не была... Какие мои годы? Еще побываю. А тебе, вижу, против шерсти разговоры о мужиках.

– Против шерсти, – недружелюбно ответила Марина, – особенно если все разговоры только о мужиках.

– А это природа, подруга, – самодовольно улыбнулась Сабрина, – против природы не попрешь!