Формула успеха

Любопытной особенностью парков были вышки, с которых люди прыгали с парашютом. Взобравшись наверх, они надевали на себя некую сбрую, канатом соединенную с парашютом, и прыгали вниз. Высоты вышки часто не хватало, чтобы парашют полностью раскрылся, но канат предохранял людей от удара о землю. На мой взгляд, это было странное упражнение — я с таким больше нигде не сталкивался. Позже мы посетили впечатляющий воздушный парад, на котором, как утверждалось, присутствовало сто тысяч зрителей, и там впервые могли наблюдать массовый прыжок парашютистов — огромное число белых куполов раскрылось в воздухе одновременно. Видимо, власти стремились популяризировать парашютный спорт — но не думаю, чтобы с мирными целями.

Положение с жильем было просто ужасным — в одной комнате порой ютилось по нескольку семей. Чтобы как-то облегчить ситуацию, по указанию правительства были открыты общественные центры, где люди могли хотя бы передохнуть от тесноты. Кроме того, работали кое-какие детские учреждения — там, к примеру, были специальные комнаты, где дети с шести лет могли заниматься балетом.

Пока мы были заняты делами, Сара Холст и Сильвия гуляли и совершали экскурсии, но их энтузиазм по поводу увиденного сникал, когда вечером мы рассказывали им о бесконечных и совершенно бесплодных переговорах. В дополнение к тем господам, которые непосредственно участвовали в этих беседах, там всегда присутствовали некие молчаливые личности, в обязанность которых, это совершенно очевидно, входила слежка. Позже нам стало ясно, что кое-кто из этих бессловесных наблюдателей прекрасно понимал по-нидерландски. Видимо, потайные микрофоны еще не вошли в практику.

При посещении учебных заведений я заметил здания возрастом не более шести лет, которые уже буквально разваливались. Тут и там со стен осыпался цемент. Кроме того, ужасно угнетало зрелище огромного числа женщин в платьях из мешковины, подметающих улицы. Да и костюмы мужчин всегда выглядели не по размеру, и порой казалось, что они одеты в чужое. Люди пытались выразить свою индивидуальность кепками, на которые требовалось мало материала. Кепи были в ходу самые разнообразные: зеленые с желтым в разводах, огромные старомодные с большим козырьком слегка набекрень, с лакированным, вздернутым вверх козырьком. Последних мы нарекли оптимистами — пессимисты надвигали козырек на глаза. В шляпах ходили очень немногие, но было видно, что шляпа на русском не считается больше приметой капиталистического умонастроения.

Предприятия, на которых мы побывали, выглядели весьма неплохо. Радиозавод выпускал тот тип радиоламп, который в Голландии был в ходу восемь лет назад, но выбор был сделан правильно — из всех, выпускавшихся в тот период, это были лучшие лампы, самые легкие в изготовлении и наиболее подходящие для массового производства. Руководили заводами, как правило, два директора — один рабочий, сделавший карьеру в партии, другой специалист в области производства. Последний зачастую был немец.

Случая встретиться и поговорить с заводскими рабочими у нас не было, но девушки на вид казались свежими и аккуратными. Как они добивались этого, живя в тесноте, непонятно, но эту удивительную способность в любых условиях выглядеть опрятно я замечал еще и когда бывал в азиатских странах. Насколько можно было судить, люди работали старательно, а в лабораториях, которые мы посещали, проводились тонкие эксперименты. Но у нас создалось впечатление, что удачная лабораторная разработка будет чрезвычайно медленно продвигаться к стадии промышленного производства — если вообще достигнет ее. Боюсь, что это особенность русских интеллектуалов — они живо вовлечены в сам процесс исследования, но едва только получен какой-то достойный результат, их интерес затухает. Похоже, они считают, что превратить научное достижение в массовый продукт совсем не так занимательно. К примеру, мы видели в лабораториях натриевые и ртутные лампы, которые так и не стали предметом массового производства.

У нас было несколько переговоров с ответственными чиновниками от торговли и руководителями электроламповой промышленности. Все они очень оживлялись, узнав, что Карл Маркс работал над своим «Капиталом» в доме моего деда в Залтбоммеле, и по этому поводу несчетное число рюмок водки было выпито за семейство Филипс. Да и в целом, по правде говоря, мы никогда там не ощущали себя «презренными капиталистами». В нашем лице они вполне уважали технологический прогресс и деловую хватку.

Разумеется, нечего было и мечтать, чтобы потолковать с людьми на улицах. Особенно в Москве — там к нам была приставлена девушка из государственного туристического агентства, типичный образчик члена партии в грубых чулках, лишенных всякого буржуазного лоска. Однако в Ленинграде нам досталась переводчица, носившая шелковые чулки, отец которой был ведущим инженером на дизельном заводе, — и она оказалась куда менее правоверной.