Форварды покидают поле

— У Вовки есть деньги,— со странной уверенностью говорит Матрос.— В субботу за каждый рубль верну десятку, за каждый гривенник — рупь. Ты, Вовка, неплохо заработаешь на этом доле.

— Но пойми,— взмолился я,— ведь это первая получка, мать ждет сегодня денег.

— Подумаешь! Скажешь — не было ее сегодня, получки-то. А в субботу покладешь денежки мамаше на стол в голубом конверте. Ты ведь у меня в долгу. С тебя двадцатка.

Да, кроме денег, взятых взаймы, я ему проиграл червонец. Такой случай был. Он буквально принудил меня сыграть в «буру».

— Сколько монет? — решительно спрашивает он.

— Восемь пятьдесят,— с трудом произношу я.

— Княжна, гуляем,— весело закружил он ее, а затем обратился ко мне: — Послезавтра лично вручаю тебе 85 рублей, кроме того — 15 рубликов премии, и прежний долг аннулирую. Итого получишь сотнягу чистоганом. Занят будешь один час.

— Где ты возьмешь такие деньги? — удивляюсь я.

— Где я возьму — там тебе не выдадут. Миг работы — море наслаждения.

Седой Матрос уже роется в карманах моей спецовки, висящей на спинке стула. Шурша ассигнациями и весело насвистывая, он направляется к двери.

Княжна молча нарезает корейку и лук. Я пристально вглядываюсь в ее лицо. Почему-то она вдруг утратила всю свою прелесть. Меня она словно не замечает. А ведь еще минуту назад глядела на меня жадно, не скупилась на ласки и нежности. Заметив, наконец, как я помрачнел, она советует:

— Отдохни, малыш. Отправим Матроса, тогда я тебя, мой хороший, доцелую.

— Нет, мне лучше уйти,— говорю я, падевая спецовку.

— Напрасно, напрасно, Вольдемар! — Иногда Княжна любит витиеватую речь и пышные имена.— С Матросом лучше жить в мире. Он давно собирается сбить спесь с тебя и твоих дружков.

Неужели она заманила меня сюда по заданию Седого Матроса?

В общем, никуда я не ушел. Появился Матрос, шумный и возбужденный, нагруженный бутылками и пакетами. Загремела моя зарплата в лавке у Куца...

После первой стопки Матрос снял со стены гитару и протянул Княжне. Голоса у нее нет, и поет она с надрывом, на цыганский манер, закатывая глаза и поводя плечами:

Всюду деньги, деньги, деньги,

Всюду деньги без конца...

Звуками гитары Княжна старается заглушить свой голос.

Окно открыто, весенний ветерок приносит тревожные ароматы пробуждающейся природы, но они мгновенно растворяются в комнате, где пахнет водкой и дешевыми духами.

От второй стопки я наотрез отказался. Матрос как-то сразу захмелел, а в таких случаях он становился словоохотливым и даже болтливым.

— Хочу выпить за Вовку,— протягивая руку к бутылке, говорит он. — На кой тебе носить хомут за семнадцать целкашей? В один день можно с улыбочкой взять мировой куш.

— Мне чужого не надо.— Я решительно отставил в сторону стопку.

На лице Матроса появилось оскорбленное выражение. Он распалялся, наливался кровью.

Я испытывал гнетущую тоску от сознания своей беззащитности. Чем кончится эта опасная игра?

— Выходит, я живу на чужой кошт! А ты что — за руку меня поймал? Выходит, я последний урка, жалкий марвихер. Я вольный человек! Ярма носить не хочу, делаю все, чего душа желает. В урках не хожу, с лягавыми не якшаюсь, нищих презираю. Вольной птицей летаю, а где сяду — там и гнездышко вью.

Стремясь утихомирить его, Княжна предложила выпить:

— Чего ты на хлопца навалился? Здесь тебе не профсоюзное собрание, биографию можно не рассказывать, да мы и так знаем, что ты не профессор.

Ей до того понравилась собственная острота, что она затряслась от хохота и даже выронила гитару.

Пришлось выпить. Княжна снова наполнила мою тарелку. Матрос тотчас же долил стопку:

— Еще по одной, но последнюю.

— Последняя у попа жинка,— продолжала хохотать Княжна.

А вокруг меня все уже кружилось и плясало: два зеркала глядят со стены, две Княжны томно перебирают струны, два Матроса неумолчно болтают. Я пьян, но отчетливо слышу:

— Нос от своих не вороти. Растопчем! Понял, нет? С волками жить — по-волчьи выть. Понял, нет? Раз доверяю тебе и зову на «клевое дело» — пей, гуляй и не звони. Не звони, а то звонок отрежем.

Княжна его не слушает, она перебирает струны гитары и подпевает:

Ах, какая радость,

Ты, красавица...

— Хочешь быть чистеньким, без пятнышка? — сердится Матрос.— Нет, браток! Кто со мной повелся, будет замаранный, как и я. Все вокруг меня замаранные. Понял, нет? Хочешь иметь куш? Идем с нами на «хавиру». Ювелир с зятем уехали в Коростышев, дома только дочь, да и та на сносях. Явимся в масках, для острастки при «пушках». Понял, нет?

У меня перехватило дыхание. Впервые Седой Матрос с такой откровенностью выкладывал своп намерения. Нисколько не таясь, он излагал план грабежа.

— Камешки припрятаны в печке, а в буфете одного столового серебра на полтыщи. Стоишь на стреме и все такое. Помню, как ты меня выручил. — Седой Матрос вдруг полез ко мне целоваться. От него несет луком, табаком и водкой.

— Отстань от пацана,— услышал я злой и решительный голос Княжны.— Дай ему поспать.

Он выплюнул замысловатое ругательство и встал:

— Проснется — не забудь сказать: пусть в субботу ровно в девять вечера ждет меня у церкви.