Форварды

Жизнь мастеров футбола сжата до предела. На наших глазах тот, кто, кажется, совсем недавно впервые выбежал на полевой простор чуть нескладным, с нежным лицом мальчишечкой, за какой-нибудь десяток сезонов преображается в сурового, твердого мужчину, в шевелюре которого нас, пожалуй, не удивила бы проседь. Некоторых мы и провожаем с ощущением, что человек постарел, отдал все, что мог, ему уже как-то и не к лицу появляться на людях в трусах и гонять мяч. А есть и такие мастера, в ком неистребимо мальчишество до прощального дня на поле. Чаще всего это форварды. Блохин – из этого числа.

Нередко с оттенком удивления говорят: «Надо же, так долго Блохин играет, а обходится без серьезных травм!» Это в самом деле может показаться странным. Известно ведь, что с теми, кто таит в себе угрозу, подчас не церемонятся. Я бы объяснил это так: его не то чтобы не били – его не доставали. Скорость, изворотливость, чувство опасности выручали его, позволяя уклоняться от неправедных преград. И это тоже признак его интуиции, обостренного чувства игровых ситуаций.

Мы беседуем с Константином Есениным, и я спрашиваю: «Сколько будут помнить Блохина? Лет двадцать?» Вижу за стеклами очков остановившиеся в напряжении зрачки собеседника, понимаю, что он ведет какой-то подсчет, и жду. «Да нет, не двадцать, а все пятьдесят», – уверенно произносит Есенин.

Вот насколько вперед ушел этот форвард от всех остальных! Угадывается место, которое уготовано Олегу Блохину, обладающему «качеством всех качеств», в летописях нашего футбола и в нашей благодарной памяти. О нем еще и напишут и расскажут, что-то, как водится, присочинят, великодушно забыв все то, за что его укоряли, когда он бегал перед нашими глазами по зеленому газону, не умевший и не желавший скрывать, что для него меткое попадание – счастье, а любая заминка, оплошность, непонимание замысла – горькое разочарование, если не беда.

Удивительная вещь: футбол вроде бы становится все более логичным, изученным, многое для него заготавливается впрок на макетах, что-то делается автоматически, как нечто обязательное, а значение единственной в своем роде, слушающейся собственного внутреннего голоса личности не только не затушевывается, а, наоборот, возрастает. И об этом нам тоже рассказывает лицо Блохина на крупных телевизионных планах.

Лицо человека, дышащего игрой.

Он не прост для тренерского уразумения, его не впишешь в разнарядку обязательного для всех поведения на поле. Даже зная назубок, что вменено мастеру при любом повороте событий, когда его команда или рвется в спасительное наступление, или терпеливо держит оборону, Блохин удивлял нелогичным поступком, с виду авантюрным. Тренер скрежещет зубами: он же заранее выдал каждому нотную запись, и вдруг опасные, своевольные выкрутасы…

Не хочу утверждать, что Блохин всегда оказывается прав. Этого никому не дано в футболе. Но бывало не раз, что его вольности в конечном счете вернее вели к поставленной цели, чем многократно испытанные приемы. И тогда тренеру на словах приходилось сменять гнев на милость, но в его потрясенной душе все равно оставалась зарубка неудовольствия. Да, с Блохиным тренерам было не сладко. Впрочем, как и с другими истинными звездами, для которых их футбол начинается после того, как прочитан и закрыт общедоступный учебник.

Очевидцы обычно не задумываются: а как они расскажут когда-нибудь о том, что сейчас перед глазами? Как же играл наш форвард-рекордсмен? Заранее можно предвидеть, что. будущие рассказчики столкнутся с трудностями.

Игру Блохина не схватишь в повторяющемся рисунке. С другими форвардами легче. Тбилисец Рамаз Шенгелия сторожит свой момент неподалеку от ворот. Спартаковца Юрия Гаврилова надо искать среди товарищей, сообща надвигающих частую сеть тщательных передач. Ереванец Хорен Оганесян, атакующий полузащитник, то и дело выкатывается вперед из укрытия, как пушечка для стрельбы прямой наводкой.

Олег Блохин – вольный сын футбола. Непредсказуемость интуитивных озарений, разумеется, его личный дар. Но дар этот проявился поразительно вовремя. Даже затрудняюсь представить, каков был бы Блохин прежде, в игре по классическим схемам, когда каждый форвард имел наименование (полусредний, крайний, центральный), район действий и перечень задач, – настолько он принадлежит и отвечает полностью своей футбольной эпохе.

Теперь игроков, которым доверено вести обстрел ворот и забивать голы, называют одинаково – «форварды». Их стало меньше, чем в былые годы. Зато они получили больше прав на свободные перемещения, на маневрирование, на инициативу. Как никто другой из наших форвардов, Блохин сумел понять эти права и воспользоваться ими.

Его мы видели повсюду не потому, что он неиссякаемо вынослив. В нем бродили замыслы, и, поощряемый ими, он бродил по полю, выискивая миг начала атаки.