До 1929–1930 гг. Бурлюк еще очень тесно связан с родиной. Его волнует происходящее в России. Он, как и остальные кубофутуристы, принял и революцию, и советскую власть. От его высказываний о пролетариате, буржуазии и т. п. веет плакатностью. Истинный «будетлянин» охотно отдает дань сложившейся в стране утопической идеологии. Он готов закрыть глаза на расхождения мифа футуристического и мифа советского. Он спорит лишь в одном случае: когда речь заходит об искусстве. Его глубинное «я» художника протестует против роли, навязываемой искусству в СССР, и он стремится хоть как-то повлиять на социалистическое «художественное строительство». Свои взгляды на этот счет Бурлюк высказывает в ответах на вопросы куратора харьковского музея Михаила Зубарева и в главе «Какое искусство нужно пролетариату». В строгом смысле слова, послание М. Зубареву не является частью мемуаров, но мы публикуем его вместе с текстом воспоминаний, как необходимое дополнение, дающее возможность с большей полнотой понять творчество Бурлюка и его взгляды на искусство. К тому и сам Бурлюк просил А. Г. Островского присоединить эти ответы к «Фрагментам».

Эпистолярное наследие Д. Д. Бурлюка представлено в Отделе рукописей двумя адресатами: А. Г. Островским и Э. Ф. Голлербахом.

К А. Г. Островскому имеется пять писем Бурлюка за 1929–1933 г., в значительной степени посвященных проекту публикации «фрагментов». Двадцать семь писем к Голлербаху охватывают почти тот же период. Они более разнообразны по содержанию, что связано с кругом интересов самого Э. Ф. Голлербаха. Поэт, литературовед, искусствовед, библиофил, он был своим человеком среди творцов «серебряного века» русской литературы. Его деловая переписка с Бурлюком имела все предпосылки для того, чтобы перерасти в более тесное дружеское общение. Но в 1933 году Голлербах был арестован по делу Р. И. Иванова-Разумника и «Группы идейного народничества». Полтора месяца он провел в предварительном заключении, и только психический срыв избавил его от тюрьмы либо высылки. Между прочим, в доме предварительного заключения следователи потребовали от него составить список всех его иностранных корреспондентов. Естественно, что после этого эпизода его переписка с Д. Д. Бурлюком оборвалась. В записной книжке Голлербаха, заполненной им сразу после заключения, есть такая фраза: «Писание писем? Нет, спасибо, я что-то остыл к корреспонденции».[6]

Помещаемые в книге стихотворение Бурлюка, в основном, находятся в фонде А. Г. Островского. Они заключены в две особые тетради, как правило, в виде наклеек на листы. Среди них есть стихи из первого «Садка Судей», из книги «Энтелехизм», изданной в Америке в 1930 году, а также ряд стихотворений, которые, судя по известным нам источникам, не публиковались.

Помимо названных выше материалов в Отделе рукописей РНБ имеется небольшой архив Д. Д. Бурлюка (шесть единиц хранения), поступивший в 1961 году от вдовы искусствоведа А. Диева. Здесь – автографы стихотворений, рисунки тушью, пером, карандашом.

В тех случаях, когда отступления Д. Бурлюка от современных грамматических норм обусловлены его стилистикой, сохранено специфическое авторское написание.

Н. Зубкова

Фрагменты из воспоминаний футуриста^*

Взгляд на прошлое с двадцатилетнего расстояния

Предисловие к отрывкам записок Давида Бурлюка, прозванного Отцом Российского (советского) футуризма

Предотвращая недоразумения – необходимо предисловие. Надо всегда писать о малоизвестном для читателя; во всяком случае, логически рассуждая, это должно представить наиболее крупный интерес. Но публика (всех мастей), наоборот, любит влечься к катанью на коньках глаз по строкам о том, что ведано и вкривь и поперек разучено было ранее. Прежде чем перейти к воспоминаниям, мне нужно еще «облегчить душу» – относительно обвинений в эгоцентризме, дескать он посмел обо всем судить со своей точки зрения. Но, многоуважаемые граждане. Я ведь все и видел только с козел своей жизни: я не склонен уподобляться молодчикам иным ливрейным, что любят жизнь с запяток карет знаменитостей изображать. Погибший в буре революции поэт Г[умилев] тот же строй мыслей защищал строками:

В каждой луже запах океана,В каждом камне – веянье пустынь.