«Фрам» в Полярном море

В общем она совершенно здорова, но ноги ее парализованы. Вероятнее всего, это был апоплексический удар, поражающий какое-то место спинного мозга и парализующий одну сторону тела. Постепенно, однако, собака оправилась, но никогда уже не была тверда на ногах, хотя и участвовала потом в нашей санной экспедиции.

Нельзя сказать, чтобы собакам было по вкусу лето: в воздухе жарко, а на льду мокро. 11 июня я писал: «Сегодня снежница вокруг нас значительно увеличилась, ходить в сапогах с мокрыми ногами удовольствия мало. Собаки днем мокнут в воде и сильно потеют от жары, хотя температура редко поднимается выше нуля. Несколько дней тому назад мы переселили собак на лед, где для них поставлены две длинные конуры[208], сделанные из ящиков и в сущности состоящие из одной стены да крыши. Здесь животные проводят теперь большую часть дня, и мы избавились от грязи на палубе.

Правда, у нас остались еще четыре щенка, которые ведут веселую жизнь, стараясь превзойти друг друга в играх и лени, да медленно выздоравливающая Уленька. Для собак сохранился тот же распорядок дня, что и зимой. Их отвязывают примерно в 8½ часов утра. Когда время освобождения приближается, они поднимают от нетерпения невероятный шум и гам.

Стоит показаться на палубе кому-нибудь из нас, как из всех двадцати шести глоток вырывается дикий лай – необузданное требование еды и свободы. Как только их спускают, они получают завтрак – по половине вяленой рыбы и по три сухаря. Остальную часть предобеденного времени они проводят, роясь во всех мусорных кучах, гложут и облизывают пустые жестяные банки, которые по сто раз успели исследовать.

Если случается, что на лед выкатится из камбуза новая банка, – за право обладания ею вся свора немедленно вступает в бой, часто та или другая собака слишком глубоко засунет голову в длинную и узкую банку, пытаясь достать соблазнительный кусок сала, застывшего на донышке и дразнящего собачий аппетит, – голова застрянет и никак не может высвободиться. С такой мышеловкой на голове собака тычется вслепую во все стороны, тщетно пытаясь от нее избавиться, выделывая, к величайшей нашей потехе, всевозможные курбеты.

Устав рыться в мусорных кучах, собаки, круглые, как колбаски, пыхтя растягиваются на солнцепеке, а если становится чересчур жарко, уходят в тень. Перед обедом их снова привязывают, но Пан с некоторыми единомышленниками обычно предпочитает заблаговременно улизнуть и спрятаться за какой-нибудь торос; из-за глыбы льда выглядывает лишь голова или пара настороженных ушей. Если за ним пойдут, случается, что он ворчит, скалит зубы и даже огрызается, потом распластывается на льду и дает в таком виде уволочь себя в тюрьму.

Остаток дня собаки проводят в дремоте, высунув язык от жары, хотя в сущности температура еще на несколько градусов ниже нуля. Ни с того ни с сего они подымают иной раз такой вой, что слышно, пожалуй, и в Сибири, и потом вдруг завязывается между ними драка, они грызутся и треплют друг друга так, что шерсть летит клочьями».

С переводом собак на лед на вахтенного возложена тяжелая обязанность оставаться по ночам все время на палубе, что раньше не практиковалось. Но с нас довольно и одного медвежьего визита, стоившего нам двух драгоценных животных. Мы решили, что больше не нуждаемся в таких посетителях.

31 июля Квик снова увеличила наше население, подарив миру одиннадцать щенят. Один из них оказался уродом и поэтому сразу же был убит; двое других вскоре околели. Остальные выросли и стали великолепными ездовыми собаками. Они живы еще и поныне.

Различные памятные дни праздновались нами всегда с большой торжественностью. Особенной пышностью отличалось празднование 17 мая (годовщина Норвежской конституции). Я приведу из своего дневника описание этого дня.

«Пятница, 18 мая. Вчера мы отпраздновали с возможным великолепием семнадцатое мая. Утром нас разбудили звуки органа; воодушевляющий хор трубачей звучал по всему кораблю, приглашая к превосходному завтраку с копченой лососиной, языком и т. п. Все население прикрепило к груди розетки национальных цветов. Даже старому Великану надета ленточка на хвост. Дул ветер, и норвежский флаг парил в вышине, весело развеваясь на верхушке мачты. Около 11 часов экипаж собрался с флагами в руках на льду по левому борту корабля. Шествие выстроилось.

Впереди – руководитель экспедиции с национальным норвежским флагом[209], за ним Свердруп с шестиметровым вымпелом «Фрама», очень эффектным: надпись «Fram» сделана крупными буквами на красном фоне. Затем следовали запряженные собаками сани, на которых восседал «оркестр» – Иохансен с гармоникой и Мугста за кучера.

За ними шли штурман Якобсен с ружьем и гарпунер Хенриксен с длинным гарпуном; затем Амунсен и Нурдал с красным знаменем. Дальше шествовал доктор, неся на толстой палке плакат с требованием «нормального рабочего дня»; этот плакат представлял собой шерстяную фуфайку с вышитыми на груди буквами N. А[210]. Развеваясь наверху длинной палки, эта фуфайка имела очень внушительный вид.