Франкфуртский выстрел вечерний

Что ночью щелкает, когда не дождик черный,что щелкает всю ночь кристальный свой орех?Но что это за звук – другой! – за щелкой шторной:чревовещанье гор? столоверченье рек?Так тихо прожил ты дождя десятилетье —на лапках беличьих в колючем колесе,в фонарной прожелти, в воздушном фиолете,в графите, меркнущем по круглому шоссе,но что-то дернулось и стукнуло; подулов земле – очнувшейся, как ты, в чужом поту;и реки сдвинулись; и поползли от гулахолмы далекие, колебля темноту.

«Что уже… ладно… раз занесло нас...»

О.

что уже… ладно… раз занесло насна разогнавшем созвездья валув этих долин голубую наклонностьв этих хребтов лиловатую мглуну так пойдем – поглядим нелюдимокак облаков подтлевают копныи выступает из гладкого дымапепельный шарик ранней луны.

«Чтоб не слышна была тишина...»

Чтоб не слышна была тишинаот половины восьмого и до десьти,швейные машинки придумал Бог,к винограду пристрачивающие лозу.Но если сломается хотя бы одна,

других без механика не завести —на иголку накручивается клубок,гроздь на грозди громоздится внизу.Раз на пятнадцать лет рвется, бывает, нить(что-нибудь в августе или в первые дни сентября,пропахшие виноградным дымом и дождевым серебром).Свеча не шевeлится, свет затекает за обшлага.Тучнеют и распускаются облака.Это Его тишина. А за нею негромкий гром.Это Он говорит, собственно говоря.В кустах что-то щелкает: значит, пришли чинить.

«О белых полях Петербурга...»

Но цвет вдохновенья печален средь будничных терний

Былое стремленье далеко, как выстрел вечерний…

А.А. Фет, «Как мошки зарею…» (Франкфурт на Майне, 11 августа 1844 года)О белых полях Петербурга рассеянней сны и неверней,чем поздние жалобы турка и франкфуртский выстрелвечерний,и тиса тисненая шкурка из плоских затупленных терний.А черных лесов Ленинграда, шнурованных проволкойколкой,под звездами нижнего ряда и медленной луннойдвустволкойеще и сновидеть не надо – они за защелкой, за щелкой.

Зимний поход деревьев

Когда разлили на горéЛуну в граненые стаканы,Деревьев черные каре

Сверкнули смутными штыками.Пришел указ для смертных рот:Под грамофонный треск музы́киПо двести грамм на каждый рот,На каждый рот, на безъязыкий.Деревья дóпили лунуИ капли отряхнули с веток,Во тьму, на зимнюю войнуОни ушли – и больше нет их.Застыла в проволоках связь,Сломалась мýзыки пружина.И, паче снега убелясь,Бежало небо, недвижимо.

23.03.2001 [1]