Франсиско Франко

Зимой 1937 года здесь шла напряженная жизнь. Все с волнением ждали ежедневного телефонного звонка из Мадрида от сотрудников военного атташе В. Е. Горева.

В один из январских дней 1937 года Владимир Ефимович Горев сам приехал в Валенсию. Я увидела Горева в нашей столовой и сразу узнала его, хотя не видела почти 15 лет. В 1922 году он был начальником Особого отдела МВО ВЧК, и мы состояли тогда в одной комсомольской ячейке. Правда, он в то время уже давно был членом партии, но принимал активное участие и в комсомольской работе. Молодежь относилась к Гореву с почтением: за его плечами был фронт, вся гражданская война, высокая награда — орден Красного Знамени. Потом военная академия, Китай, знаменитый штурм Учана. По возвращении из Китая Горев командовал танковой бригадой.

И вот встреча с ним. Держался он уверенно, с большим достоинством и, может быть, поэтому казался немного надменным. Но стоило ему улыбнуться, как становилось ясно, что это простой и сердечный человек.

Вначале Горев и слышать не хотел о том, чтобы взять для работы в Мадриде женщину.

— Там ведь стреляют, — сказал он, глядя на меня с иронией и попыхивая трубкой. — И потом мы все там, в подвале, ужасные женоненавистники.

Какую-то роль сыграла моя журналистская профессия: до Испании я работала в иностранном отделе газеты «Известия», и Горев согласился меня взять, решив использовать в качестве пресс-атташе.

В тот же вечер отправились в Мадрид. В город мы въехали, когда уже начало светать. На улицах было пустынно, из темноты возникали очертания баррикад, памятники, бережно укутанные мешками с песком, искалеченные дома, развалины. Время от времени откуда-то доносились редкие пулеметные очереди.

После того как Франко убедился, что Мадрид с ходу взять не удастся, хотя войска его в ночь на 7 ноября 1936 года и подошли к самым стенам города, фашистская авиация бомбила столицу методично и варварски.

Республиканское командование, чтоб не нарушать бесперебойную работу штаба, приняло решение перебраться в подвалы-сейфы эвакуировавшегося министерства финансов. Бывшие сейфы углубили, расширили, сделали вентиляционные отдушины, обставили самой необходимой мебелью. В комнатах-сейфах разместились командующий обороной Мадрида генерал Ми-аха со своим штабом и В. Е. Горев с сотрудниками. В углу за шкафом поместили меня.

По вечерам у помощника Горева полковника И. О. Ратнера накапливался материал со всех участков фронта для доклада в Валенсию. После возвращения с линии фронта, где я сопровождала Горева, в мои обязанности входило помогать Ратнеру составлять сводное донесение и передавать его по телетайпу в Валенсию. Ратнер вел большую оперативную работу в штабе. Целыми днями он сидел в подвале, изредка доверяя мне заменить его у телефона, и тогда на полчасика выходил подышать воздухом.

Яркой фигурой был полковник С. М. Львович. Высокий, широкоплечий, с живыми пронзительными глазами, он рано поутру мчался на тот или иной участок фронта. Возвращался Львович обычно к обеду — как известно, в первое время в священный час «комиды» жизнь замирала повсеместно, — и еще издали был слышен его голос, нередко язвительные замечания и подтрунивания над кем-нибудь. Его языка побаивались не меньше, чем острот Михаила Кольцова. Но однажды вдруг обнаружилось, что суровый и даже грубоватый порой Львович может быть необыкновенно лиричным. Открылось, что он любит стихи и многие знает наизусть.

Горев очень ценил своих помощников, относился к ним с большой любовью, и они платили ему тем же. Я ни разу не видела, чтоб Горев на кого-нибудь из них рассердился, хотя гневаться он умел…

Владимир Ефимович занимал в подвале небольшую комнату, разделенную ширмой на спальню и рабочий кабинет. Обычно утром он встречался с Миахой и начальником штаба Висенте Рохо, потом большую часть дня проводил на различных участках фронта, изучая на месте обстановку, инструктируя и помогая командирам. Появление Горева на командном или наблюдательном пункте, а нередко и в окопах вызывало оживление среди бойцов и командиров. Не раз приходилось мне наблюдать, как разглаживались морщины, веселее становились лица у тех, с кем Владимир Ефимович побеседует, пошутит.

По возвращении в Мадрид Горев отправлялся в штаб, где совещался с Рохо, обсуждал с ним дела на следующий день. Только после этого он ненадолго заходил в нашу шумную, всегда многолюдную столовую, ибо в час обеда к нам обычно съезжались советники из частей Мадридского фронта. Приезжали также для согласования действий и советники с других фронтов.

Бывал у нас Павел Иванович Батов, советник 12-й интербригады, наш всеобщий любимец. Ему нелегко бывало отлучиться из бригады, и в каждый его приезд Горев тут же уводил Павла Ивановича к себе. Мы все знали, с какой прямо-таки нежностью относился Горев к Батову, уважая его чрезвычайно за огромный такт и умение ладить с многонациональным составом бригады.

В маленьком кабинете Горева можно было увидеть и прославленных испанских командиров — Хуана Модесто, Энрике Листера и Пако Галана.