Франсуа Антон Месмер

За день до суда парламент собрался, чтобы в последний раз заслушать обвиняемых. Месмер находился в зале. Начали со второстепенных свидетелей. Затем наступила очередь Жанны. На ней была черная шляпа, украшенная золотисто-желтыми блестками и лентами, завязанными в узелок; платье из голубовато-серого атласа, отороченное черным бархатом; такой же пояс с раскрашенным под жемчуг рисунком; на плечах короткая накидка из расшитого кружевами муслина.

Она бросила высокомерный взгляд на судей и слегка усмехнулась. С отменной грацией опустилась на позорную скамью и спокойно начала расправлять складки своего наряда. Могло показаться, что она не на скамье подсудимых, а самым удобным образом расположилась на мягкой софе в каком-нибудь салоне. Говорила она ясным, немного сухим голосом, четко, казалось, рубит фразы, демонстрируя полную уверенность в себе и неустрашимость.

Затем давал показания кардинал. Последним допрашивался Калиостро. С его приходом сцена меняется. У него гордый вид триумфатора, облаченного в замысловатый наряд из зеленой тафты, расшитый золотом.

— Кто вы такой и откуда прибыли? — следует первый вопрос.

Слегка улыбаясь, он отвечает громким голосом:

— Благородный путешественник. — В ответ раздался взрыв хохота. Это его не смущает. Он продолжает рассказывать невероятную историю своей жизни, разукрашивая ее самыми немыслимыми фантазиями. Изъясняется он на каком-то жаргоне, в котором смешались латинский, итальянский, греческий, арабский и еще бог весть какие языки. Его жесты, как, впрочем, и все поведение, под стать самому настоящему шарлатану. Все в зале в душе были довольны доставленным удовольствием, отметили его юмор, присутствие духа, остроумие и находчивость.

И вот наступает день вынесения приговора.

С утра перед Дворцом правосудия собралась огромная толпа, и конной полиции с трудом удавалось поддерживать порядок. С нетерпением все ждали решения шестидесяти четырех судей. Они заседали шестнадцать часов, и все это время взоры тысяч людей были обращены на двери Дворца, ожидая оглашения вердикта. Наконец суд выносит решение. Толпа встречает это известие ликованием. Над площадью звучат возгласы в честь парламента.

Какое же решение вынес суд?

Перед правосудием была нелегкая задача. В особенности это касалось кардинала Рогана. Одни настаивали на обвинении прелата. Другие считали его жертвой обмана. Наконец после бурных дебатов в притихшем зале прозвучало: «Невиновен».

Полностью и безоговорочно был оправдан и Калиостро. В отношении Жанны де Ламотт судьи также оказались единодушны: сечь плетьми, заклеймить буквой «V» (voleuse — воровка) и пожизненно содержать в тюрьме Сальпетриер.

Всю ночь после оглашения приговора у Дворца правосудия продолжала бушевать толпа. Торговки с рынка «Чрево Парижа» собрались на площади с букетами роз и жасмина в руках, чтобы приветствовать судей, когда они будут покидать Дворец.

Кто-то вознамерился даже организовать иллюминацию. «Неизвестно, куда бы укрылся парламент, если бы он принял противоположное решение», — подумал Месмер.

Когда стали приводить приговор над Жанной и четверо дюжих палачей начали готовить ее к экзекуции, она изрыгала потоки грязной брани, пыталась укусить их, отбивалась.

Силой ее заставили встать на колени. Она кричала, обращаясь к толпе, собравшейся поглазеть на казнь. С уст ее срывались проклятия, она требовала отрубить ей голову, но не подвергать позору и отказалась раздеться. Сопротивляясь, она изорвала в клочья платье.

Первые удары плетьми пришлись по плечам, кожа тут же вздулась красными жгутами. Вырвавшись, она начала кататься по доскам помоста, из-за чего палач наносил удары куда попало. Еще труднее пришлось палачам в момент клеймения. Чтобы выжечь на плече Жанны букву «V», ее силой уложили и прижгли раскаленным железом кожу. Тело ее содрогалось, словно в конвульсиях, и клеймо вышло не четким. Пришлось вторично выжечь его на ее груди. После этого она потеряла сознание.

От магнетизма к гипнозу

Месмер, присутствовавший на площади во время экзекуции и наблюдавший сцену клеймения, покидал лобное место с чувством горечи из-за человеческой жестокости, полный сострадания к несчастной воровке. Он вновь подумал, что лечить следует не только тело, но и душу заблудших, что одно связано с другим и обусловлено природой. Смутно он начал догадываться, что воля пациента, желание выздороветь играют не последнюю роль при лечении магнетизмом.

Дома он записал слова, содержащие намек на роль чувства в его теории о флюиде: «Животный магнетизм» призван в первую очередь передавать чувство. Только чувство способно сделать теорию доступной пониманию. Так, один из моих больных, привыкший испытывать действие, которое я на него произвожу, обладает по сравнению с другими людьми дополнительной возможностью понимать меня».