Франсуа Вийон

Вперед, любовное Желанье,Спеши в садах ОчарованьяТы замок Радости найти,А чтобы не скучать в пути,

Возьми с собой Воспоминанье.Это также и словарь судейский:Тебя на суд, прямой и скорый,О Старость, вызываю я:

Предстань пред Разумом, которыйНам и Закон, и Судия [173] .

Даже если Вийон уже и пародировал в «Малом завещании» юридические формулировки, он очень далек от этих аллегорий. Традиционная куртуазность не самая сильная его сторона, хотя он и обращается к ней в «Балладе своей подружке», которая, может быть, послужила ему ключом к дверям дома герцога Карла. Здесь — вся грамматика куртуазной Любви с ее очень условными фигурами: Гордость, Суровость, вероломная Прелесть, Жалость, Смерть… Но что бы там Вийон ни писал, среди цветов риторики пробивается простота его поэзии. Он насмехается над весной в цветах, зимой же он чувствует холод в ногах, а не белую ее холодность.

К счастью, двор де Блуа гостеприимен, а у Карла Орлеанского широкая душа. Находится место и для бедного парижского писца, в котором видят скорее скитающегося поэта — нечто вроде жонглера, — чем «кокийяра» с дурной репутацией. Более того, ему есть на что жить: ему дают небольшую пенсию и возможность писать. Об этом по крайней мере позволяет думать поздний и двусмысленный намек в «Балладе поэтического состязания в Блуа», которая датируется вторым пребыванием поэта в Блуа.

СОСТЯЗАНИЕ В БЛУА

Слишком громко сказано: «Состязание в Блуа». Просто гости герцога Карла вписывали в листы личной книги, которую держал и хранил принц-меценат, некоторое количество стихотворных вещиц на предложенную тему. Лирическое соперничество здесь не спектакль, не судилище.

Мысль организовать зрелищное состязание талантов — нечто совершенно обычное для людей той эпохи. В нем участвуют и поэты, и музыканты; некоторые кормятся этим. Постоянные дворы и случайные собрания соперничают между собой в изобретательности и строгости суждений. Подвергать суду различные выражения одного и того же чувства — в этом для современника Карла Орлеанского нет ничего шокирующего, как нет и ничего необычного.

Как турнир, как состязание на копьях, поэтическое состязание — это зрелище, где соперничество гарантирует высокий уровень участников. Он возвращает двору принца его первоначальную функцию: давать советы сеньору, а тот выносит решение. Вот уже два века, как придворные, иначе говоря, вассалы благородного происхождения, уступили профессионалам право назначения «заседателей», облекших юридической властью сеньора. Они сохранили за собой лишь права в вопросах политики. Несколько процессов, проведенных в присутствии пэров, ничего не прибавили к королевской юриспруденции, участие в них носило довольно формальный характер, и это обстоятельство сильно опечалило судей. В основе же ничего не изменилось: суд короля или принца остался судом его судей.

К счастью, невзирая на все, есть придворная жизнь. Но время теперь проводят иначе, чем тогда, когда сеньор, окруженный вассалами, правил и судил, скликал на войну или вел переговоры о мире. Двор теперь состоит лишь из части «людей», и там господствует феодальная и вассальная иерархия. Двор — это придворные, среди них — разный народ, и двор составлен скорее под воздействием практики, нежели под влиянием непреложности политической системы. Одни сами находят там свое место, другие его завоевывают. Друзья, клиенты, верноподданные — все образуют подвижную группу, где взаимоотношения так же зыбки, как и ее контуры. Что касается «жизни двора», то это — спектакль, который дают себе принц и его близкие.

«Жизнь замка» поддерживает этот спектакль, если только жилище достаточно обширно и может предложить двору постоянное гостеприимство.

Во времена феодализма эта жизнь иногда ограничивалась башнями замка и тесными узилищами крепостей. Пребывание у сеньора было определено временем, которое отводил сам вассал. Выполнив свою службу, всяк возвращался к себе. Большие ассамблеи были редки, как редки были и замки, способные предложить придворным что-нибудь получше случайного пристанища.