Франсуа Вийон

Я ей поверил – и пропал,Любовным пламенем объят,Меня сразили наповалЕе улыбка, стать и взгляд:Недаром люди говорят,Что белоногая кобылкаЛишь только с виду сущий клад [102] .

Конь с белыми ногами – это конь с хорошей статью, но выдыхающийся в бою. Белые ноги – это символ фальши.

В другой раз, посвящая свою балладу «фальшивой красавице», которая обошлась ему столь дорого, Вийон снова воспользовался торжественным стилем куртуазной поэзии, словно уже само изображение обмана заставляло его музу прибегать к языку условностей. Новая, не вийоновская тональность речи обличала как бы сама по себе: куртуазная любовь – это одна из форм обмана.

Весна пройдет, угаснет сердца жар,Иссохнет плоть и потускнеет взор.Любимая, я буду тоже стар,Любовь и тлен, – какой жестокий вздор!Обоих нас ограбит время-вор,На кой нам черт тогда бренчанье лир?Ведь лишь весна струит потоки с гор.Не погуби, спаси того, кто сир!

О принц влюбленных, добрый мой сеньор,Пока не кончен жизни краткий пир,Будь милосерд и рассуди наш спор!Не погуби, спаси того, кто сир! [103]

Те же обороты почти естественно приходили на ум бывшему школяру и тогда, когда у него возникла вдруг надежда получить субсидию от герцога Орлеанского или когда он благодаря принцу-поэту вышел из тюрьмы. В подобные моменты он говорил тем языком, какого от него ожидали.

В результате нарисованный им портрет Марии Орлеанской получился таким, каким он получился бы у самого что ни на есть законченного придворного поэта.

Народа радость и отрада,От зол ограда и защита,

Владыки царственное чадоЕдинственное, в коем слитоВсе, чем держава знаменитаОт Хлодвига до наших дней,Ты горней славою увита,Чтоб ввек не расставаться с ней. [104]

Однако Вийон видел себя в изготовленном им самим зеркале. «В сердце печаль, пустота в животе» – вот что словно барьером отделяло его от мира галантности. У кого живот полон лишь «на треть», тот должен покинуть «любви тропинки». И в прямом, и в переносном смысле. Тому заказан путь и к девушкам, и к элегиям.

Не станешь ни плясать, ни петь:Пустое брюхо к песням глухо [105]

.

Впрочем, если говорить о галантности, то вечно испытывавший в чем-нибудь нужду поэт умел приспосабливаться. Ему приходилось включаться в игру, иногда с едва заметной усмешкой, а иногда и искренне. Когда его освободили из тюрьмы благодаря заступничеству Карла Орлеанского, он был в своих стихах искренен. А вот когда его отвергла Катрин де Воссель, то на фоне яростного «отказа от любви» куртуазно-лирический настрой поэзии Вийона стал выглядеть заметно менее естественным. Где начиналась пародия? И где она кончалась? Вполне возможно, что иногда Вийон превращался в двойника Алена Шартье.

ГЛАВА XII. Глупец, живя, приобретает ум…

ЗАИМСТВОВАНИЯ И ТВОРЧЕСТВО

Вийон брал у кого только мог. Но его гений принадлежал лично ему. «Это смех, полный слез и плача», – сказал Жан де Мён вслед за Гомером и многими другими. «Смеюсь я, плача», – писал потом Жан Ренье. Ту же самую мысль несколько менее четко выразил Ален Шартье: «Глаза мои плачут внутри, смеясь снаружи». «Смеюсь я ртом и плачу глазом», – написал в свою очередь скверный поэт Жан Кайо на «книге» Карла Орлеанского, а тот не отказал себе в удовольствии удлинить фразу:

В притворной улыбке кривятся уста,Но сердце дрожит от рыданий[106].

А Вийон взял и своим «смеюсь сквозь слезы» превратил прописную истину в настоящую жемчужину. Из древних хранилищ извлек он и сетования Прекрасной Оружейницы. Быстротекущее время и ужас старения стали темами поэзии едва ли не с тех пор, как люди впервые в водных зеркалах увидели свое отражение. О незаметно пролетавших годах весьма многословно говорила ворчливая старуха из «Романа о Розе», причем во многом повторяя рассуждения одного из самых удачных персонажей Овидия. А веком раньше прокурор Жан Ле Февр использовал тему разрушительного воздействия времени в дебатах о Женщине, устроенных им и его единомышленниками. Пересказывая Овидия или то, что он принимал за Овидия, прокурор в своем стихотворении «Старушка» нарисовал портрет бывшей красавицы: