Франц Кафка не желает умирать

Она отложила перо и оглянулась по сторонам. Может, ее сейчас грубо вырвут из этого сна? Может, вот-вот заколотят в дверь, чуть не срывая ее с петель? Может, через мгновение она услышит крики «Raus, Raus!»[2]

, градом обрушившиеся на ее голову? Но нет, все было спокойно, ее окружала торжественная вечерняя тишина, комната дышала умиротворением. К ней больше никогда не постучит зло. Она смежила веки и немного посидела с закрытыми глазами. С верхнего этажа доносились радостные детские крики, перемежаемые смехом. В окно залетал уличный шум, тарахтенье автомобильных двигателей, скрежет трамвайных колес. Партия не солгала. Москва действительно была гаванью мира. Партия не лгала никогда. Газета «Правда» представляла собой рупор самой истинной истины. Ей больше нечего бояться. Теперь у нее новая жизнь в стране, свободной от любой ненависти. Конец блужданиям, конец горю, конец изгнанию. Конечная остановка – Москва. В конечном итоге ей удалось выбраться из бездонного колодца страданий, в который превратилась ее жизнь. Она навсегда влилась в партию рабочих и любых мыслимых грез.

Вчера прогулялась по Никольской и пересекла из конца в конец Китай-город с его рынками – меж его крыш можно было увидеть башни Кремля, рвавшиеся в небо вдали. Отдалась на волю людских волн, с бьющимся в груди сердцем шагая среди этого океана жизни рядом с тысячами женщин и мужчин, торопившихся на работу.

Позавчера была Тверская с ее магазинами, ресторанами и гостиницей «Париж», с балкона которой, как ей объяснили, в дни государственных праздников приветствовал народные массы Сталин. Пообедать она зашла в небольшую столовую, где за пятьдесят копеек взяла мясной суп с капустой и стакан кваса. А завтра отправится на Смоленский рынок и на барахолку в Хорошево. К тому же она пообещала себе в самое ближайшее время устроить с Марианной в Серебряном бору пикник и полюбоваться крышами дач в лучах закатного солнца.

Она растворялась в миллионной толпе. Не чувствовала на себе враждебных взглядов и не вызывала ни у кого ненависти самим своим присутствием. Больше не было ни арийцев, ни евреев, ни хозяев, ни рабов, один лишь советский народ, не различавший ни рас, ни религий, считавший всех равными. В ногу с ней шагали собратья по человеческому роду. Больше всего ей нравилось ездить на метро. Кто бы мог представить, что все великолепие этого сооружения, куда ни глянь, блистающего роскошью и величием эскалаторов и мрамора, предназначено единственно для рабочих? Это же самый настоящий храм, перевозивший каждый день пролетариат в самых приятных и милых сердцу условиях. Все это был Сталин. Плод воли и трудов Отца народов!

Теперь Дора могла вновь поднять голову и вспомнить о человеческой гордости. Ей без конца хотелось обнимать прохожих, благодаря каждого из них за то здоровое общество, которое им удалось построить. «Спасибо, спасибо!» – шептала краешком губ она, видя перед собой очередное лицо, тут же хохотала от собственной экстравагантности, но уже в следующее мгновение поддаваясь соблазну благодарить еще и еще. Порой даже боялась, как бы ее не приняли за помешанную. Но в действительности оно так и было, она и правда сходила с ума от счастья и хмелела от радости, сгорая от жажды жить!

На Арбате ей только в самый последний момент удалось сдержаться и не упасть в ноги спокойно шагавшему по тротуару старику после того, как по выстроившимся в ряд на его пиджаке медалям она поняла, что перед ней герой Октябрьской революции, которому можно выразить вечную благодарность.

Вечером Дора отправлялась в театр, одеваясь соответственно случаю. Ей посоветовали две лавки – одну на Петровке, торговавшую шляпками, другую в Столешниковом переулке, там можно было приобрести платье. Она была счастлива просто их примерить, уверенная, что уже в ближайшем будущем сможет себе что-то подобное позволить. По правде говоря, ей не было никакого дела до латаных обносков, в которых приходилось ходить, ибо кто теперь вообще интересовался подобной буржуазной чепухой? Сегодня больше не было ни бедных, ни богатых. Революция не только одолела нужду, но и с корнем вырвала любое неравенство. Авангардом этой борьбы был театр, а авангардом ему самому служила Революция. Разве великий Маяковский не сказал, что «партия – рука миллионнопалая, сжатая в один громящий кулак»?

На прошлой неделе она смотрела постановку «Кабалы святош» по пьесе Булгакова, романы которого просто обожала. И ничуть не разочаровалась. А позавчера сходила на «Леди Макбет Мценского уезда», последнюю работу Шостаковича. На следующий день не поняла, почему «Правда» устроила спектаклю разнос и по какой причине Сталин, если верить критикам, ушел, не дожидаясь конца.

В ее заявлении о приеме в ряды партии, адресованном Центральному Комитету, содержались такие слова: «Я хотела бы стать членом партии большевиков, потому что стремлюсь приносить пользу в качестве активного члена рабочего движения и вместе с ним строить социализм. Именно партии я обязана переменами в моей жизни и личной свободой».