Франц Кафка не желает умирать

Оттла исполняла обязанности медсестры в отделении лагеря для сирот. 3 июля 1943 года, в честь шестидесятой годовщины со дня рождения Франца Кафки, в зале, где немцы в приступах своего жестокого макиавеллизма позволяли ставить небольшие пьесы, некий Норберт Фрид, преподаватель литературы и страстный поклонник творчества писателя, прочел о нем лекцию, после которой состоялся спектакль по фрагменту романа «Процесс». Сразу несколько источников параллельно утверждали, что Оттла на нем тоже была. Когда же преподаватель попросил ее рассказать о жизни брата, она отказалась, сославшись на то, что в этом не было никакой необходимости.

В середине августа 1943 года в лагерь доставили около тысячи детей польских евреев. Им предстояло стать своего рода разменной монетой в гипотетической «сделке» с союзниками. Скорее всего, набирали из последних малышей из их народа, которым удалось выжить в Польше. Когда детей туда привезли, какое-то время они отказывались идти в душ, когда их туда вели. Сама мысль об этом повергала их в ужас. Каждый из них знал.

В Терезиенштадте дети провели несколько недель. Обращались с ними как с бесценной добычей. Они потихоньку привыкли. Но то ли союзники отказались платить цену за тысячу еврейских детей из Польши, то ли что еще, но сделка так и не состоялась. Решив их ликвидировать, нацисты предложили кому-нибудь сопровождать их в пути. И тогда свои услуги предложила Оттла Кафка. 5 октября 1943 года тысяча двести шестьдесят малышей из Польши вместе с пятьюдесятью тремя провожатыми погрузились в состав и отправились в Аушвиц. Сразу по прибытии их всех задушили в газовой камере.

Роберт давно хотел перевернуть страницу этой истории. Только вот можно ли утопить свои корни в струйке святой воды? Если по правде, то ответа на этот вопрос у него не было.

Даже не постучав, в кабинет вошла Глэдис.

– Прошу прощения, профессор, – в отчаянии произнесла она, – но это точно выбрасывать нельзя!

С этими словами сунула ему под нос несколько отпечатанных на машинке листов и скрестила руки немым воплощением укора. Он бросил взгляд на первую страницу, пробежал глазами две другие и ответил, не в состоянии сдержать улыбку:

– Вы правы, Глэдис, это я действительно оставлю себе.

– Надо думать! – сказала она и вышла.

Долгое время эти три письма, лежавшие теперь перед ним, висели в рамочках на стене. Не потому, что он считал их трофеем, а в качестве напоминания о том, на каком тоненьком волоске может держаться человеческая жизнь. В его случае толщина волоска составила три этих письма. Он взял в руки первое, посмотрел сначала на подпись внизу, потом на шапку Принстонского университета. А поскольку оно уже много лет не попадалось ему на глаза, решил на нем задержаться и прочесть еще раз:

Вниманию профессора, доктора Эдгарда Мейера.

470 Парк-авеню

Нью-Йорк

Дорогой профессор Мейер!

От профессора Томаса Манна я узнал, что вы проявили живейший интерес к судьбе нашего общего друга доктора Клопштока. Я со своей стороны хотел бы попросить вас использовать все ваше огромное влияние, похлопотать за доктора Клопштока и помочь ему получить должность в университете, где у него будет возможность продолжать свои теоретические и клинические исследования.

До настоящего времени доктор Клопшток занимался самыми важными и основополагающими проблемами и, как подтвердили мне специалисты в данной области, проявил столь оригинальный подход и такой огромный талант как в научном, так и в педагогическом плане, что воспользоваться представившейся возможностью было бы в интересах любого университета.

К несчастью, с учетом целого ряда имеющихся на сегодняшний день соображений, предпринять те или иные действия в этом направлении следует в самом безотлагательном порядке.

Если это может каким-то образом способствовать достижению результата, я даю вам полное право использовать это мое письмо. Премного вам благодарен.

С наилучшими пожеланиями.