Франция

Спустившись по каменным ступеням, мы оказались на кухне, где витали неземные запахи врага. Столовая делилась на три зала, каждый из которых отличался размерами. Конусообразные арки разделяли места трапезы , а сферические потолки над головами были освещены факелами – будто сами времена Александра Дюма витали здесь постоянно. В этой обстановке чуждые мне чувства заполняли сердце тоской. Я ощущал, что, несмотря на всю эту средневековую роскошь и вражеское изобилие, всё временно. Внутри ещё не созрел к задержке в легионе; как солдат первого года службы, терзался мыслью о скором возвращении домой – к своей мечте о Испанском легионе в солнечных Пиренеях или к родной сиське на подушке.

Нам принесли подносы с едой, и мы обменялись взглядами с Павлом, как старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки. Мои чувства бурлили, его же реакция отражалась лишь в уголках глаз. Капрал улыбался.

На подносах, словно драгоценные сокровища, стояли глиняные глубокие тарелки с охотничьей похлёбкой, в которой плавали ароматные кусочки баранины. Каждому подали по две куропатки, запечённые в ананасовом соусе, и салат «Оливье», вкус которого превышал все мои прежние впечатления. В Союзе я пробовал его миллионы раз, но никогда он не был столь великолепным! Французские булочки ржаного и белого хлеба, только что вытащенные из печи, таяли во рту. На столе мирно расположились брикеты песочного и овсяного печенья с ореховым шоколадом в изящной коробке, которую можно было приобрести в сувенирной лавке.

Соусы, горчица и приправы, аккуратно выстроенные в пирамидки, ожидали своего часа. В конце зала возвышались дубовые бочки, встроенные в древнюю каменную стену, с наклейками-указателями: апельсиновый сок, фанта, кока-кола, холодный чай. Пей на здоровье!

Сказать, что я был потрясён, значит не сказать ничего; я никогда не видел такого изобилия! В тот момент, когда мысль о побеге начала таять, мне захотелось узнать эту организацию глубже. Я спросил Павла, для кого эта роскошь. Он с улыбкой ответил: всё для вас, холопы! Солдат – величайшая ценность французской республики.

Мой гастрономический праздник растянулся почти на час, я с удовольствием поглощал французские деликатесы, блаженствуя. Павел, сидя напротив, со спокойствием и улыбкой наблюдал за мной, его радость была ощутима – я восхищался кулинарным искусством легионеров. Вскоре к нам подошел огромный радушный повар, весом в полтора центнера, в белом халате и поварском колпаке, с наклоном, придающим ему комичности.

– Руссе? – спросил он меня, с любопытством в голосе.

– Не, не! – запротестовал я, энергично мотая головой.

– Откуда тогда? – не унимался он.

– Я из Харбина.

– А где это?

– На Дальнем Востоке, в Китае, – ответил я, стараясь отвлечь его внимание.

– Ну, тогда всё равно русский! – засмеялся добряк, дружески похлопав меня по плечу. Его удовольствие от того, что я насладился его кулинарным творением, было заметно, и я не стал объяснять ему, где находится Харбин.

Павел, перекусив, закурил тонкую сигарету «Глойстер», завершив легионерскую трапезу. Я забросил мешок за плечо, и мы продолжили наш путь через плац, спортивный городок, к трехэтажному зданию с черепичной крышей.

Казарма рекрутов, укрывшаяся на задворках Парижского форта Де Ножен, встречала нас своей непримечательной обстановкой. Поднявшись по лестнице на верхний этаж, Павел кивнул в сторону одной из дверей и коротко произнес:

– Подожди здесь, тебя позовут.

Внутри помещения, напоминающего классную комнату, нервно сидели около десяти таких же, как и я, молодых мужчин в голубых костюмах. Они тем временем смотрели телевизор, играли в шахматы и писали письма на Родину. Обычная Ленинская комната, неотъемлемая часть любого советского подразделения.

В углу зала стояли автоматы с напитками и закусками, кофемашина, устройство для производства горячего шоколада и автомат с сигаретами. Окна раскрыты настежь. Неуверенно взглянув за стеклянные рамки, я был покорен великолепием вечернего Paris. На горизонте, изящно возвышаясь, пламенила своей яркостью Эйфелева башня. Радость бытия, как нежный ветер, коснулась меня, и страхи, словно утренний туман, начали улетучиваться. Я вновь испытал потрясение от изумительной красоты, о которой слагались стихи и повести. Все это великолепие принадлежало мне, простому русскому солдату.

Но на этом мои потрясения не закончились. Мне захотелось в туалет, и я обратился к одному из рекрутов. Он указал направление, и, идя по полутемному коридору, я столкнулся нос к носу с крепышом в том же голубом костюме. Не веря своим глазам, узнал Мишку Трофимова!