Александр Чудинов

Французская революция: история и мифы

Моей маме посвящаю

Каждый пишет собственную всемирную историю. Если бы кому-то пришло в голову сопоставить несколько исторических трактатов, принадлежащих разным авторам, то несчастный зашел бы в полный тупик из-за того, что история, по сути, не ведает ни реальности, ни достоверности. Прошлое — личное ли, общественное ли — не что иное, как непролазные джунгли. Взявшись его описывать, рискуешь заплутать в потемках.

Г. Миллер

ОТ АВТОРА

Мюллер: Верить нельзя никому. Даже себе.

К/ф «Семнадцать мгновений весны»

— Ужасно, правда, не доверять никому?

— О нет, Андзин-сан, извините, — не согласилась она. — Это только одно из самых важных жизненных правил — ни больше, ни меньше.

Дж. Клавелл «Сёгун» 

Всё началось довольно неожиданно. В один из сентябрьских дней 1981 г. мне позвонили. Снимая трубку, я и подумать не мог, что через миг получу предложение, которое на годы определит мою судьбу в науке. Но вышло именно так. Профессор Геннадий Семенович Кучеренко, мой научный руководитель, мягко поинтересовался у своего студента, не хочет ли тот специализироваться на истории Французской революции XVIII века (тогда её ещё называли «Великой»). Я согласился, хотя и не без внутреннего трепета.

Как раз накануне — уж не знак ли судьбы? — я прочел вышедшее двумя годами ранее новейшее издание знаменитого труда П. А. Кропоткина о Французской революции[1]. Парадоксально, но наибольшее впечатление на меня произвел не сам текст книги, а комментарий к нему, написанный современными историками А. В. Гордоном и Е. В. Старостиным. Едва ли не к каждому из упомянутых П. А. Кропоткиным важнейших событий и явлений Революции они дали примечание, где указали работы других авторов, посвященные данному сюжету. И хотя перечисленные таким образом названия составляли — это я узнал позднее — лишь малую толику существующих в мире исследований о Французской революции, их количество меня поразило даже больше, чем та лавина фактов, имен и дат, которую обрушивает на читателя сам Кропоткин. Если тема Революции уже столь подробно изучена, как же трудно, наверное, сказать о ней что-либо новое, найти нечто, никому не известное? Именно этим опасением и был вызван тот душевный трепет, который я испытал, соглашаясь на предложение Учителя.

Впрочем, мне повезло: первый персонаж моих студенческих, а затем кандидатских штудий — шотландский мыслитель Джеймс Макинтош, прославившийся в 90-е годы XVIII в. своей пламенной защитой Французской революции, ранее ещё не был объектом чьего-либо специального исследования. Соответственно, проблема для меня состояла не в том, чтобы не повторить кого-либо из предшественников, благо таковых и не было, а в том, чтобы придать историографическому разделу диссертации мало-мальски приличный объем, для чего пришлось тщательно собирать даже самые краткие упоминания о Макинтоше в работах общего характера.