Французская Советская Социалистическая Республика

Вот так, случайно, зацепилось, понеслось, поехало - и вспомнил я древнюю историю из другой моей жизни, которую стараюсь забыть намертво. Защитная реакция организма. Так шахматист старается забыть нелепо проигранную партию - иначе ведь изведешь себя упреками: дескать, надо было ходить конем, а ты взялся за слона...

Однако на пристани Чермоз, куда я приплыл на обкомовском катере, чтобы расхлебывать аппетитную кашу, которую заварил топором пьяный матрос впрочем, это не интересно. Обыкновенное ЧП. Но к пристани подъехал военный газик, и учтивый лейтенант вручил мне телефонограмму из Перми. Начальник областного ГБ просил меня срочно прибыть в "почтовый ящик № 442" (кодовые обозначение лагеря для заключенных) и уговорить французов работать, ибо никто из лагерной администрации не знал по-французски ни слова.

Приехал. Предварительно просмотрел списки и личные дела заключенных. Потом меня провели во французский барак.Третий день французы не выходили на работу и отказывались принимать пищу.

- Встать, - скомандовал заместитель начальника лагеря. Никто не пошевелился на нарах. Я сделал знак, чтоб заместитель начальника помалкивал, прошел в центр барака к холодной печке и сказал по-французски:

- Ну что, бастуем? Между прочим, советским законодательством забастовки запрещены.

На нарах поднялись головы. Кое-кто сел.

- Вы жили в Париже? - спросили меня из левого угла.

- Да, жил. Угадали по акценту? Давайте выкладывайте ваши претензии.

Барак пришел в движение. Со всех сторон посыпались жалобы: завышенные нормы на лесоповале, недостаточное питание; в ларьке ничего не купишь, на окнах барака нет накомарников, не получаем писем, конвоиры грубы - бьют провинившихся, в медпункте нехватка лекарств...

Я обещал, что накомарники повесят, лекарства завезут, солдатам наружной охраны сделают внушение, с письмами разберемся, а в остальном, дорогие господа, таков порядок. К вам еще терпимо относятся. Если бы попытались бастовать заключенные в русском бараке - их давно сволокли бы в карцер.

- Лучше подохнуть, чем так жить, - сказал худой, обросший щетиной человек на ближайших нарах.

Я вгляделся в черты его лица.

- Марк Хедлер?

Человек встрепенулся.

- Марк Хедлер, вы противоречите самому себе. Вы же когда-то утверждали: "лучше быть красным, чем мертвым". Вот теперь вы. красный и испытываете на собственной шкуре закон социальной справедливости. Наконец-то у вас и у ваших товарищей равные права и обязанности.

- Мы не за такой социализм боролись, - глухо ответил Хедлер.

- А другого социализма не бывает. Социализм один для всех. Просто вы оказались под колесами Истории. Такова жизнь. Вы же сами говорили, что ход Истории неумолим. Если будете сопротивляться - История вас раздавит. Поймите, я хочу, чтобы вы все выжили. Перезимуете эту зиму, а там, глядишь, срежут срок, выпустят на вольное поселение.

- Во Францию? - насмешливо спросили из правого угла.

Я пожал плечами.

- Боюсь, что Франции ни вам, ни мне не видать. Впрочем, во Франции тоже усиленно строится социализм. Правда, климат получше. Короче, мой вам совет: кончайте голодовку и забастовку. Приступайте к работе. Свои обещания выполню. Здесь, как гласит русская пословица, "закон - тайга, медведь хозяин". И по телевидению ваши подвиги никто не покажет.

- Ну что? - спросил меня начальник лагеря, когда я вернулся в караулку. - Кончили бузить французы?

- Совещаются, - сказал я, - голосуют. Такая у них традиция. И вообще, надо бы помягче с ними. Среди них есть люди, которые в свое время сделали для нас немало полезного.

- Известно, - буркнул начальник. - Фашистов давно расстреляли. Только у меня план горит. Кровь из носа - а сдавай положенные кубометры древесины. Мне эти французы стоят поперек горла. Завалю план - с меня стружку снимут

Из окон французского барака донеслось пение.

- Смотри, - поскреб свой затылок караульный солдат -враги народа, а вроде бы революционную песню поют Вроде бы "Марсельезу".

- У наc одна революционная песня, - рявкнул начальник лагеря, - Гимн Советского Союза. А ну, скажи слова - "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь..." - без запинки отпарировал караульный.

- То-то! - оборвал начальник и трусцой поспешил к французскому бараку.

- Волынка с этими иностранцами, маята, - вздохнул караульный. - Я уж чайник вскипятил, заварку приготовил ипять сейчас вас подымут по тревоге, барак из брандспойтов поливать. И почему гады-французы не дают людям спокойно почифирить?..

Об авторе

Это время, середину 50-х и начало 60-х, потом назовут "оттепелью" и "глотком свободы". Переполненные залы поэтических вечеров, журнал "Юность", идущий нарасхват, имена любимых поэтов и прозаиков. В прозаиках - В. Аксенов, А. Гладилин, А. Кузнецов, В. Войнович, Г. Владимов... Любимцы, кумиры 15-25-летних, "яростных, непокорных, презревших грошевой уют": В их героев влюблялись, орудуя их ироничными тирадами, как рапирами, вели разговоры и споры, их язык становился метой: знаешь - значит, свой.