Французский ангел в кармане

На фирме все пришло в относительный порядок. Кто-то неизвестный прислал по почте кусочек сожженного векселя, и Гридин смог вздохнуть с облегчением. Бумага была та самая, сомневаться не приходилось. Сильнейший стресс, который испытывал директор «Инвест-сервиса» все это время, схлынул – и сменился депрессией, как это часто бывает.

Гридин стал более безразличным ко всему, что происходило на фирме и дома. Приняв твердое решение, что Жоржик в его доме обитать не будет, Михаил Маркович снял для молодых квартиру недалеко от Измайловского парка, обязуясь ее оплачивать. Так что теперь они остались вдвоем с Верой, а если быть еще точнее, то Гридин остался один. Жена то и дело пропадала у дочери, помогая ей устраиваться на новом месте и вести хозяйство.

Михаил Маркович был даже рад своему одиночеству. Он устал. От всего: от жены с ее претензиями на тонкий интеллект, от неожиданной глупости дочери, от расхлябанно-наглого зятя, от свалившейся на него смерти Вики Мураткиной, от пропажи бумаг, от висевшей над ним из-за злополучного векселя угрозы банкротства, от зимы, которую он ненавидел, от грязной песочной каши на дорогах, от бестолковых партнеров, от вечной погони за чем-то призрачным, ненастоящим, на которую уходили все силы…

Засидевшись в очередной раз в офисе, Гридин не стал звонить жене. Веры наверняка нет дома, а значит, и ужина тоже. Он заметил, что его перестало огорчать даже это. Он заехал по дороге домой в супермаркет, купил ряженки, фруктов, готовых отбивных, салата, булочек и бутылку вина. Давно он не сидел у телевизора, спокойно, не дергаясь, не ожидая, что это будет раздражать Веру, которой стыдно за него, невоспитанного мужлана, перед утонченным, изысканным господином Экстером.

Михаил Маркович вздохнул, а потом плюнул в сердцах. Дожил ты, папа! Собственная жена перед зятем из-за тебя краснеть должна! Не привили тебе родители ни тонкого вкуса, ни хорошего тона! И ничего не поделаешь. Горбатого, как известно, могила исправит!

Однако дома его ожидал сюрприз. Притихшая Вера жарила на кухне котлеты. Пахло валерьянкой и сердечными каплями. Ксюша, увидев отца, спрятала заплаканное лицо и убежала к себе в комнату.

«Так! – подумал Михаил Маркович. – Лед тронулся, господа крестоносцы!»

Ему было жаль жену и дочь, но в глубине души он понимал, что чем раньше нарыв прорвется, тем скорее больной выздоровеет.

Гридин сделал вид, что ничего не замечает. Он не спеша переоделся, поужинал, принял душ и сел посмотреть ночные новости по телевизору. Вера громко вздыхала и шмыгала носом, но он ни о чем ее не спрашивал. Наконец жена не выдержала.

– Какой же ты все-таки черствый, бессердечный! – сказала она с надрывом, но тихо, чтобы Ксюша не услышала. – Ладно, на меня тебе наплевать… А дочь родную неужели не жалко? У тебя их десять, что ли?

– А что случилось? – спросил Михаил Маркович, продолжая смотреть новости.

– Да оторвись же ты от телевизора! Тебе лишь бы желудок набить и в «ящик» уставиться!

Гридин повернулся к жене и улыбнулся.

– Иди сюда! – сказал он мягко. – Давай обнимемся, как раньше. Помнишь?

Она так и застыла с открытым ртом. А потом села рядом, положила голову ему на плечо и заплакала.

– Что же делать, Миша? Беда у нас!

– Нет у нас никакой беды и не будет! – ответил Гридин. – Ты из-за Ксюхи так убиваешься? Что там у них? Поссорились? Так это не страшно. Милые бранятся – только тешатся!

– Жизнь у них рушится! – всхлипнула Вера.

– Не успела построиться, как уже рушится?! – притворно удивился Михаил Маркович. – Значит, это жизнь такая непрочная, некачественная! Пусть рушится! Чего жалеть?

– Да ты что, Миша?! Ксюха-то как любит его!

– Ну и пусть себе любит! Ты-то чего плачешь? У них своя жизнь, а у нас своя. Мы с тобой еще сами не старые!

Ночью, ворочаясь без сна, Гридин решил принять снотворное. Он не стал зажигать свет, чтобы не разбудить Веру; на ощупь проходя по коридору, остановился, услышал приглушенные рыдания в комнате дочери. Ему захотелось утешить ее, как в детстве, когда она горько плакала из-за разбитой коленки или полученной в школе двойки.

Михаил Маркович тихонько постучал, и за дверью воцарилась тишина. Он представил себе, как Ксюша притаилась там, в темноте комнаты, сжалась в комочек и… У него просто руки чесались отдубасить как следует милейшего Жоржика. Но всему свое время. Не стоит торопить события!

Он толкнул дверь и вошел. Ксюша сидела на кровати одетая, растрепанная и жалкая, как нахохлившийся воробышек. В свете ночника было видно ее заплаканное, опухшее от слез лицо. Пахло апельсинами и слабыми девичьими духами.

– Ксюша, может, расскажешь, что тебя огорчает?

– Это нельзя так просто объяснить, папа, – ответила она сдавленным от рыданий голосом. – Я… ему не подхожу.

– Ты?! – У Гридина едва глаза на лоб не выскочили. Хорошо, что в комнате полутемно! – Чем же это, позволь спросить? Может, у тебя недостаточно состоятельный отец, чтобы удовлетворять капризы господина Экстера?

– Ах, папа, опять ты за свое! Жорж не думает о деньгах, он выше этого!

– Что ты говоришь? Выше, значит! И насколько?