Французский народ ничего не забыл!

И вот этот народ, полный жизни, народ, который в сороковом году дал столько героев, что их и не перечесть, народ, который так скоро после изгнания врагов, оккупировавших всю территорию его страны, восстановил свою экономику, отстроил здания, лежавшие в развалинах, и показал пример высокого благородства и энергии в лице шахтеров, своих сынов, несущих самый тяжкий труд, когда они единодушно откликнулись на призыв Мориса Тореза в Вазье[4], народ этот по-прежнему выделывает бесподобные вина в Бургундии, в Бордо, в Анжу и Шампани, по-прежнему волшебные руки его женщин создают моды для всего мира, по-прежнему в старинном поварском искусстве с ним могут поспорить лишь две прославленные кухни — китайская и русская,— это все тот же народ, чье существование дало возможность Пастеру, супругам Кюри, Ланжевену, Жолио, Луи де Брогли стать равными всем, кто расширяет научные познания человечества… Решительно ни в чем нет разрыва. Надо только уметь видеть, восхищаться, любить.

Надо подчеркнуть, что элементы величия Франции носят национальный характер.

Я уже говорил, что «Сид» стал народной пьесой. Это несомненный факт, доказывающий полную обоснованность положений о культурном наследии. Нередко встречаются коммунисты, которые полагают, будто они ведут классовую борьбу, отвергая Бальзака или Стендаля, Расина или Корнеля и так далее. И они не видят, что на самом деле отдают врагу достояние народа.

Возьмем, например, Расина. Я знаю немало интеллигентных людей, не сомневающихся в том, что, отрицая Расина, они проявляют верность своим высоким убеждениям. А ведь Расин попал под конец жизни в опалу и трагедии его подверглись запрету за то, что он осмелился поднять свой голос в защиту народа, измученного войнами! Людовик XIV не мог этого простить ему. Такая подробность биографии Расина тоже не упоминается в учебниках по истории литературы, но в воспоминаниях его сына, Луи, вы найдете ее. И хотя Береника — царица, а Митридат — царь, в «греческих» и «римских» трагедиях Расина больше настоящего французского духа, а следовательно, и народности, чем в очень многих «народствующих» романах, написанных в недавнем прошлом и в наши дни. И как не видеть продолжения «Реймской улыбки» в строке стихов, которую молодой Расин написал из Узеса своему родственнику Витару в 1662 году?

И наши ночи здесь прекрасней ваших дней…

Или вот в этой знаменитой строке:

И небо не светлей глубин моей души.

Нет, я отказываюсь верить, что это не принадлежит народу Жанны д'Арк и Даниель Казанова, краснодеревца из предместья Сент-Антуан, каменотеса из Бургундии и кружевницы из Артуа. Прекрасное наследие прошлого принадлежит народу больше, чем господам, которые считают себя наследниками Короля-Солнца, а сами довели Версаль до нищенского состояния.

По этому поводу можно сказать много, но это завело бы нас далеко. Я же поставил себе задачу — сказать своим читателям только одно: не слушайте вздора, которым морочат вам голову, верьте в свою страну. Самое главное, видите ли,— и тут уж я обращаюсь к молодым, ибо они-то хорошо знают, что означает «любить»,— самое главное — это любить, не боясь показаться смешным, всей силой души любить Францию, вовсю наслаждаться ее дарами, всем, что было, есть и будет для нас близким, родным, что поет в нашей душе.

И если в других странах так тепло относятся к сынам Франции, так неужели мы-то отстанем от них?

Вот я только что приехал из Советского Союза, где Виктор Гюго является одним из наиболее читаемых иностранных писателей: его произведения изданы за советское время в количестве семи миллионов экземпляров, а после Гюго самой большой популярностью у советских читателей пользуются Мопассан и Жюль Верн. Я по опыту знаю, как горячо повсюду принимают французов, видя в них соотечественников Рабле и Гюго, Дидро и Анатоля Франса, Вольтера и Барбюса или Роллана…

Об этом мы, конечно, рассказываем не из хвастовства, а из чувства признательности. Признательности к Франции и к тем, кто ее любит, понимает ее. Понимает ее народ. И понимает будущее всего мира.