«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Картина эта дает представление о том, на что способна воля одного человека, когда он не стеснен в ее исполнении. Тем более важно, чтобы такой волей, единой и неделимой, был наделен государь, стоящий во главе нации молодой и, следовательно, имеющей нужду в реформах, которые совершались бы спокойно и мудро, вдали от политических дрязг и страстных выкриков буйной толпы.

‹…› И пусть не возражают нам, что один человек может заблуждаться, что заблуждения его могут повлечь за собою великие катастрофы, ибо он никому не повинуется и не прислушивается ни к чьему мнению. Подобные примеры слишком редки для того, чтобы их опасаться, зато народные собрания, наделенные верховной властью, с огромным трудом приходят к единому мнению и действуют куда более беспорядочно, чем правительства монархические; объятое страстью большинство, диктующее законы всей стране, почти всегда состоит из людей куда менее умных, чем те, какие составляют в этих собраниях меньшинство; да ведь и во всем мире люди умные всегда пребывают в меньшинстве, не так ли? Большинство, подавляющее меньшинство, – это правительство, действующее по принципу силы, иначе говоря, тирания, и притом коллективная, то есть худшая из всех.

‹…› Что сталось бы с русскими, будь Петр Великий ограничен в употреблении своей власти? Что сталось бы с русскими, если бы их депутаты собирались ежегодно и проводили по полгода в обсуждении мер, о которых большинство из них не имеет ни малейшего представления?

Те же идеи были растиражированы публицистами легитимистских газет, которые по большей части субсидировались российским правительством. Это и было одной из целей пребывания в Париже Я. Н. Толстого: совокупное воздействие русских денег и соблазнительной идеи порядка и социального мира помогало некоторым из французских легитимистов преодолевать главное препятствие, мешавшее им солидаризироваться с Россией, – неприятие гонений на католическую религию в Польше. Толстой нередко печатал во французской прессе статьи от лица вымышленных французских легитимистов, поскольку из уст француза восхваления русского порядка звучали гораздо более убедительно, чем из уст русского подданного; если же эти идеи излагал самый настоящий француз, и вдобавок бескорыстный – такой, как Жюльвекур, – они приобретали особую ценность.

Читатели русофильских публицистов верили их писаниям до тех пор, пока сами не сталкивались с русской реальностью, не прикрашенной апологетами «миража». Именно так произошло с Астольфом де Кюстином, автором знаменитой книги «Россия в 1839 году».

Образ России, представлявшийся Кюстину до путешествия, – это тот самый образ, какой создавали в своих статьях и брошюрах французские легитимисты и их русские коллеги (на брошюру Толстого Кюстин ссылается в своем тексте). Не случайно два основных качества, какие Кюстин – полагаясь на чужие хвалебные отзывы – надеялся обрести в Российской империи, это покой и порядок: