Фрегор Ардин

На этот раз он не очнулся, а проснулся. И не от боли, видно, и впрямь привык, а от холода. Лежал он, как его и бросили, ничком, уткнувшись лбом в пол, с вытянутыми к стене скованными руками. Но ни в нём, ни рядом никого не было. Это он уже научился хорошо различать.

Гаор осторожно повернул голову и приоткрыл глаза. Свет не белый, а синий. Ночь? За чёрной сейчас решёткой в коридоре синяя как светомаскировочная лампа, а в камере свет выключен. Слышно чьё-то многоголосое сопение, покряхтывание и тихая ругань. По-прежнему осторожно, стараясь не дёрнуться, Гаор повернул голову в другую сторону, чтобы увидеть нары. Там слабо колыхалась тёмная бесформенная куча переплетённых, прижатых друг к другу тел. Общая свалка? Или всей камерой кого-то одного трахают? О аггел, холодно как. Ладно, аггел с ними и с холодом, а вот пока он один и на него не смотрят, надо попробовать подтянуться на руках и отцепить наручники от стенной скобы, тогда он сможет встать и хоть к параше подойти, и вообще — Гаор мрачно усмехнулся — получит свободу действий.

Он попробовал напрячь мышцы и едва не закричал от пронзившей его боли. Эта боль — боль от перенапряжённых мышц и застывших суставов была знакома ему ещё по фронту и не позорна, но от этого не стала менее острой. И почти сразу от тёмной кучи на нарах отделилась фигура. Гаор мгновенно замер и зажмурился, надеясь, что паскудник встал по собственной надобности и не тронет его. Но шлёпанье босых ног по кафельному полу приблизилось и замерло у его головы.

— Тебе чего? — тихо спросил Младший.

Он не ответил, но в его ответах и не нуждались. Ладонь Младшего легла на его плечо, погладила по спине, тронула ягодицы. Гаор сцепил зубы, удерживая рвущийся наружу крик, и приготовился к неизбежной боли.

— Старший, — сказал Младший, — он холодный совсем, давай отцепим. Он же замёрзнет тут один.

— Ну и ложись с ним, — пробурчал кто-то с нар.

И посыпалось:

— А тебе не один хрен.

— Вставь ему третий номер на пять шаров, вот и согреется.

— Точно, от пяти шаров аж в пот кидает.

Стержень третий номер на пять шаров… к своему ужасу, Гаор уже и понял, и представил, что его ожидает, если Младший сделает сказанное. Он непроизвольно вздрогнул.

— Сейчас, — сказал Младший, — сейчас, потерпи, темно здесь, я сейчас, — и стал возиться со скобой.

— Ты ж не там ищешь, — засмеялся Резаный.

— Помочь? — предложил Шестой.

— А пошёл ты… — вдруг выругался Младший, — забыл, как сам так лежал. Просил всех, — и явно передразнивая, — пощадите, пощадите… Просил ведь? Просил. В ногах ползал, слезами заливался, пока тебе стержнями задницу не растянули, чтоб работать смог. А он что… неклеймёный, что ли? Ну вот.

Раздался металлический щелчок, и Младший снял со скобы стягивавшие запястья Гаора наручники.

— Наручники не снимай, — строго сказал Старший. — И сюда его тащи, вниз пока положим.

Вниз? Подо всех? Гаор отчаянно замотал головой, но его уже обхватили поперёк туловища и приподняли, оторвав от кафеля. Боль в плечах стала настолько нестерпимой, что он застонал.

— Давай помогу, — сказал рядом голос Новенького.

Вдвоём они дотащили его до нар и… и Гаор оказался на деревянном, показавшимся удивительно тёплым после кафеля помосте, а с боков и сверху его сдавило множество других тел. И он не сразу понял, что было странного в этом переплетении рук, ног, спин и ягодиц. Здесь не лапали и не насиловали, а грели друг друга своим теплом, и его положили на низ, подо всех, чтобы согреть. И только сейчас он почувствовал, как же он отчаянно замёрз. Его начала бить дрожь, и он ощутил, как его ещё плотнее сжимают, как чьи-то ладони растирают ему грудь и спину, массируют плечи.

— Сволочи, — шептал кто-то, — им игрушки, а мы хоть подыхай.

— Может, с отоплением что?

— Как же, раз в три декады такое.

— Зачем? — вырвалось у Гаора.

— А чтоб слабаков повыморозить, — хохотнул Резаный. — Ну как, Лохмач, согрелся, побалуемся?

Ответить Гаор не успел.

— Меняемся! — негромко скомандовал Старший.

И вся куча тел пришла в движение. Лежавшие в центре и внизу выбирались наверх, а верхние и крайние перебирались в нагревшуюся серединку. Чья-то ладонь легонько придавила Гаора, и ему просипели в ухо:

— Твоя смена следующая.

До утра, которое обозначилось включением белого света, они поменялись трижды. Под конец Гаор даже не просыпался, перемещаясь вместе с лежавшими рядом, и разбудил его голос надзирателя и пробивавшийся сквозь веки свет.

— Старший, поднимай поганцев! Кто стоит, тем паёк, кто лежит, тех в печку.

Гаор почувствовал, что лежавшие рядом зашевелились, и разлепил веки. Яркий белый свет ударил по глазам, но вызвал уже не боль, а злобу.

— Вставай, — шепнули рядом, — лежащих в печку.