Фрейд

Особенностью семьи Фрейда можно считать и то, что дети были хорошо воспитанными, но не избалованными. Их мать, как вспоминает старший сын, была доброй и одновременно строгой. «У нас не было недостатка дисциплины». Фрейды ценили успехи в учебе, но не придавали им чрезмерного значения. Правила хорошего поведения не запрещали шутки и веселое настроение. «Я знаю, – вспоминал Мартин, – что мы, дети Фрейда, делали и говорили то, что другие люди считали странным». По его мнению, их воспитание можно было назвать либеральным. «Нам никогда не приказывали делать это или не делать того; нам никогда не запрещали задавать вопросы. Ответы и объяснения всех важных вопросов всегда давали родители, которые обращались с нами как с личностями, как с самостоятельными людьми». Это стало разумным применением на практике психоаналитической теории образования: современная открытость, ограниченная представлениями среднего класса о приличиях. Марта Фрейд подтверждала, что, согласно ясно выраженному желанию мужа, ни один из трех сыновей не пошел по его стопам[85]

. Но их младшая дочь, их Аннерль, все равно стала психоаналитиком: «В отношении дочери он не мог этому помешать». История последних лет жизни свидетельствует, что именно этот случай непослушания Зигмунд Фрейд горячо приветствовал.

Трогательный эпизод из отрочества Мартина иллюстрирует поведение его отца в семье. Однажды зимой Мартин катался на коньках со своей старшей сестрой Матильдой и младшим братом Эрнстом. Мальчики, скользившие по льду рядом друг с другом, столкнулись с пожилым бородатым господином, который смешно взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие. Эрнст довольно грубо и неуместно пошутил насчет его неловких движений. Опытный фигурист, который наблюдал за инцидентом и ошибочно посчитал грубияном Мартина, подъехал к нему и дал пощечину. Мартин Фрейд, исполненный мальчишеских представлений о чести и рыцарстве, воспринял это как жестокое унижение. Более того, служитель катка конфисковал его сезонный билет. Тут какой-то толстый, неуклюжий конькобежец подошел к нему, назвался адвокатом и предложил представлять его интересы в суде. Это, как вспоминал Мартин, лишь усилило его отчаяние: снизойти до судебного разбирательства – значит нарушить средневековый кодекс чести, которому он тогда поклонялся. Матильде удалось вернуть сезонный билет брата, и дети Фрейда бросились домой, спеша рассказать о произошедшем. Мартин был глубоко расстроен произошедшим. «Мне казалось, что это бесчестье уничтожило все мое будущее». Он был уверен, что, когда придет время поступать на военную службу, офицером ему не стать. Скорее всего, он будет «чистильщиком картошки» или останется простым солдатом, который выносит мусор и моет туалеты. Мартин чувствовал себя окончательно и бесповоротно обесчещенным.

Фрейд внимательно выслушал возбужденных детей, и, когда они успокоились, пригласил Мартина к себе в кабинет. Он попросил сына еще раз рассказать всю историю, с начала до конца. Мартин, помнивший остальное до мельчайших подробностей, впоследствии не мог сказать, что именно говорил ему отец. В памяти осталось лишь то, что «разрушающая душу трагедия» была низведена до «неприятного и ничего не значащего пустяка». Не так уж важно, что говорил Фрейд сыну в тот вечер, – главное, что он не был занятым только собой великим человеком или слишком строгим поборником дисциплины, а дал сыну то целительное внимание любящего отца, которое, как он считал, мальчику было необходимо.

Как типичный представитель буржуазии, своего времени и северной культуры, Зигмунд Фрейд не отличался склонностью открыто проявлять свои чувства. По воспоминаниям его племянника Гарри, он был всегда очень дружелюбен со своими детьми, но не экспансивен, а, скорее, немного официален и сдержан. И действительно, он очень редко целовал кого-то из них. «Я бы даже сказал, никогда. И даже мать, которую очень любил, он лишь вынужденно целовал при расставании». Тем не менее в 1929 году в письме Эрнесту Джонсу Фрейд говорил об источнике нежности внутри себя, на которую Джонс всегда может рассчитывать. Наверное, он просто не был склонен выставлять напоказ подобные чувства, но «…моей семье об этом известно». Возможно, то, что Фрейд прятал от мальчиков, он с радостью открывал девочкам. Во время одного из своих визитов Джонс видел, как дочь основателя психоанализа, уже взрослая школьница, крепко обняв отца, сидела у него на коленях. Знаки любви Фрейда, тонкие намеки, которые он своим поведением передавал детям, были достаточными для создания эмоциональной атмосферы сердечности и полного доверия. «Дедушки, – писал он Юнгу в 1910 году, – редко бывают строгими, а я, возможно, не был и строгим отцом». Его дети с удовольствием подтверждали эту самооценку.

Чувственные удовольствия