Фрейд

Пфистер, протестантский пастор из Цюриха, серьезно увлекся психологией задолго до того, как в 1908 году познакомился с трудами основателя психоанализа. Он родился в 1873-м, когда Фрейд поступил в университет, и еще в юности стал презирать диспуты на богословские темы, считая их пустословием. Пфистер полагал, что они мешают исполнять главную обязанность пастора – исцелять души, помогать страждущим. Труды по психологии, читаемые им в поисках эффективной психологии религии, казались ему такими же бессмысленными, как и теология, которую ему пришлось изучать в семинарии. Затем Пфистер открыл для себя Фрейда и почувствовал, как сам впоследствии вспоминал, что у него «словно воплотились в жизнь старые предчувствия». В книгах Фрейда не было «бесконечных рассуждений о метафизике души, экспериментирования с незначительными мелочами, когда остаются незатронутыми главные вопросы жизни». Фрейд изобрел «микроскоп души», который позволял увидеть истоки ментальных функций и их развития. Пфистер даже собирался стать врачом, как поступил его отец, либеральный пастор, желавший помочь своим прихожанам, но мэтр убедил его отказаться от изучения медицины. Пфистер стал, и оставался до конца жизни, пастором-психоаналитиком – Analysenpfarrer – и добрым другом Фрейда.

Знакомство с основателем психоанализа Пфистер начал с того, что отправил ему одну из своих первых статей, посвященную самоубийствам школьников. «Я получил статью от вашего храброго друга Пфистера, – писал Фрейд Юнгу в январе 1909 года, – за которую буду долго его благодарить». Фрейд усматривал тут определенную долю иронии: безбожный психоанализ привлекается для борьбы с грехом. Вскоре он сменил свой насмешливый тон – Пфистер стал не только полезным союзником, но и товарищем, общество которого приносило удовольствие. В первые годы их дружбы бывали ситуации, когда кое-кто из ближайших соратников Фрейда, в частности Абрахам, говорил о психоаналитической ортодоксии Пфистера и советовал остерегаться его. Предостережения не убедили мэтра – он считал, что пастор оставался его преданным сторонником. На этот раз интуиция, часто обманывавшая основателя психоанализа в отношении людей, не подвела.

Одна из причин того, что Фрейд нисколько не сомневался в Пфистере, заключалась в том, что у него имелась масса возможностей наблюдать пастора вблизи. Во время первого визита в квартиру на Берггассе, 19, в апреле 1909 года, Пфистер произвел благоприятное впечатление не только на хозяина дома, но и на всю семью. Пфистер, писал Фрейд Ференци, «очаровательный парень, который нам всем понравился, добрый и восторженный, наполовину Спаситель, наполовину Крысолов. Но мы расстались добрыми друзьями». Анна Фрейд вспоминала, что сначала Пфистер показался ей видением из другого мира, но видением приятным. Вне всяких сомнений, пастор – его речь, одежда, привычки – резко отличался от других гостей, которые сидели за столом у Фрейда и оставались для бесед о психоанализе. В отличие от этих простодушных почитателей, Пфистер не пренебрегал детьми в угоду их знаменитому отцу[103]. По словам Анны, это был высокий, сильный человек с «мужественными» усами и добрыми, внимательными глазами. Кроме того, он отличался смелостью. Свободное от догм психоаналитическое протестантство Пфистера не раз приводило к конфликтам со швейцарскими религиозными кругами, и на протяжении нескольких лет существовала реальная угроза, что его лишат сана. Но при поддержке Фрейда Пфистер не отступил, понимая, что если он и оказывал ценные услуги психоаналитическому движению, то польза была взаимной. Много лет спустя он признался мэтру в своей «неистовой жажде любви», прибавив: «Без психоанализа я давно был бы уже сломлен».

Через 15 лет после первого визита к Фрейду Пфистер тепло вспоминал тот день. Он писал основателю движения, что влюбился в «открытый для радости дух всей вашей семьи». В то время Анна, «…которая сегодня пишет чрезвычайно серьезные статьи для Internationale Psychoanalytische Zeitschrift, еще носила короткие юбочки, а ваш второй сын [Оливер] не пошел в гимназию, чтобы познакомить скучного, одетого в сюртук пастора с науками Пратера». Если бы кто-нибудь попросил его назвать самое милое место в мире, писал в заключение Пфистер, он сказал бы: «Кабинет профессора Фрейда».